Кто-то зовет меня; письмо окончу погодя.
Оказалось, что это отец приор. В пакете, который ему прислали из Парижа, нашлось кое-что для меня, кое-что касающееся моего ремесла, а именно превосходные гравюры Кара и Кошена{38}, и еще письмо господина Годэ. Он сообщает, что, наконец, после записки, посланной им госпоже Парангон, он повидался с нею и с нашей сестрой. Он говорит, что Юрсюль все хорошеет и что встреча с нею теперь может оказаться для человека небезопасной. Все письмо — сплошные хвалы кузине и мадемуазель Фаншетте. Я признателен ему, что он так пишет; он даже не подозревает, сколь мне это приятно. Но я совсем не понял одной фразы в конце письма, которую он добавил и притом безо всякой связи с предыдущим. «Истинный друг обязан всячески угождать тому, кого он любит; так я и намерен поступать в отношении тебя всякий раз, как представится случай; не надо бояться причинить мимолетное огорчение, если за сим последует подлинная радость». По-моему, это не имеет никакого отношения к тому, о чем я ему писал.
Прощай, мой друг. Поцелуй за меня свою любезную супругу; скажи ей, что я решил доверить ей свою дочку, как только отпадет надобность в кормилице. Не нахожу слов выразить, как я люблю этого ребенка.
ПИСЬМО LXXV
Любезная сестрица! Мой очаровательный друг — здесь, я пишу в ее присутствии, взор ее следит за бегом моего пера, а уста повторяют каждое начертанное мною слово. Милая Юрсюль! Возлюбленная и нежная сестра, никто лучше тебя не может представить себе в каком я нахожусь положении, я вдвойне счастлив: и беседа с нею, и пример ее добродетелей были мне в равной мере необходимы; я жаждал увидеть чарующие черты, в сравнении с коими все кажется мне несовершенным. Нет, никогда я не испытывал чувств, подобных тем, что внушает мне она. Это не предосудительная страсть, ибо у меня нет никаких желаний, которые были бы противны добронравию, и вместе с тем это чувство столь нежное, что оно, видимо, не что иное как любовь... Суровый взгляд, любезная сестра, сейчас смутил меня. Ах, за что же ей гневаться! Ведь в ее пленительных чертах я вижу черты любезной супруги, которую она предназначает мне. Да, люблю я Фаншетту, обожаемая же сестра ее внушает мне чувство, которому нет названия. Фаншетту я обожаю: я глубоко тронут вниманием, которое она оказала мне, написав мне несколько строк; я всячески буду стараться быть супругом, достойным ее; я рассчитываю заслужить ее не только своею любовью, но и добродетелью... В награду за это обещание я удостоился милости, которой никак не ожидал (и о ней мне разрешено сообщить тебе), а именно — поцелуя. Блаженный миг!.. Сестра! Какая ты счастливица, ведь тебя столько раз касались ее прекрасные уста!.. Мне пришлось прервать письмо: прекраснейшая в мире рука отняла у меня перо и возвращает мне его только при условии, что я буду писать разумнее... Но что же такое неразумное я сказал?.. Она покидает меня, сестра; она взволнована, глаза ее полны слез. Я докончу письмо один и дам тебе отчет обо всем, что произошло.
Известие о скором приезде жены застигло господина Парангона врасплох. У нас в те дни гастролировала труппа комедиантов; мягкосердный господин Парангон (вкупе с несколькими приятелями, столь же падкими на доступные удовольствия) усиленно ухаживал за актерками и по дому пополз шепоток о том, что ласки этих дам причинили ему жестокий вред. Тем не менее на другой день он сказал мне, что мы с ним поедем в карете встречать госпожу Парангон за два лье и возьмем двух верховых лошадей. Мы выехали во вторник утром и в Режене застали дилижанс. Я сел в дилижанс, а господин Парангон остался в карете. Кузину мы нашли в сторожке, при ней была только служанка. Увидев меня, она воскликнула: «Вот как! Это кузен!» — и хотела, было, направиться ко мне. Я подошел к ней и поцеловал ей руку. Служанка вышла, неся какие-то свертки, и я надолго задержал ее руку и она не отнимала ее. Я был так взволнован, так растроган, что пролил несколько слез. Прекрасная кузина была взволнована не менее меня. Я заметил, что она не решается меня расспрашивать. Посему я сам поспешил сказать, что окончательно отказался от мысли вступить в брак, противный ее замыслам; я изложил ей свой план, созревший у меня после моего предыдущего письма и уже почти осуществленный, а именно — уступить Эдмэ Бертрану; я сказал, что сестра Эдмэ влюблена в Жорже, и поделился с нею всем, что предпринял для успешного осуществления этих планов. Тут я увидел, что глаза ее загорелись радостным и лестным для меня огоньком, сам же я был так рад ее возвращению, что чувство мое сказывалось в малейшем моем жесте. Когда служанка перенесла всю поклажу, мы вышли из сторожки и направились к карете, которая благодаря сидевшему там господину Парангону и многочисленной клади была уже совсем полна. Супруги встретились весьма учтиво. Затем наш очаровательный друг села на лошадь; тебе известно, как изящно она держится в седле и как любит верховую езду; мы предоставили господину Парангону ехать довольно медленно, а сами пришпорили коней, чтобы не стеснять его. Отъехав на такое расстояние, что нас уже нельзя было видеть, мы убавили шаг и приблизились друг к другу.