— Идет.
— Вот и ладненько. Давайте денежки и доложите, что у вас по розыску вещей, похищенных из императорской библиотеки?
В сентябре Тараканов получил неожиданное письмо от Кудревича.
«Уважаемый Осип Григорьевич! Из столичных газет узнал о ваших успехах на сыскном поприще, с которыми и поздравляю.
У меня есть деловое предложение: как вам, наверное, известно, в Туле создано сыскное отделение. Туда нужен толковый начальник. Я предложил губернатору вашу кандидатуру, рассказав ему о вашей роли в деле раскрытия прошлогоднего экса, а также о ваших успехах в столице. Его превосходительство вашу кандидатуру одобрил. Согласен с вашим назначением и господин прокурор окружного суда.
Условия весьма неплохие: жалования с разъездными 1750 рублей, плюс 2700 на сыскные расходы и тысячу на канцелярию. Казенная квартира из трех комнат с кухней, с отоплением и освещением. В вашем подчинении будет три надзирателя и шесть городовых. Работа, конечно, есть, но ее не непочатый край. Прошу до пятнадцатого сего сентября телеграфировать свой отказ или согласие. Надеюсь на последнее. Искренне ваш, Кудревич».
До пятнадцатого оставалось четыре дня.
Тараканов встал с постели, поднял с пола брюки, вытащил из кармана портсигар, достал папиросу, прикурил и глубоко затянулся.
— Меня в Тулу переводят, начальником сыскного отделения. Жалование почти две тысячи, квартира казенная. Поедешь со мной?
— Нет.
Он резко обернулся.
— Почему?
— Не затем я, Ося, в Питер из деревни десять лет назад приехала, чтобы в деревню же и возвращаться.
— Тула — не деревня. Это губернский город, там сто тысяч населения. Конка есть.
— А трамвая нет?
— Нет, но планируют.
— А я уже не могу жить без трамвая, привыкла за год. Без Летнего сада не могу, без Крестовского острова, без театров императорских. Понимаешь? Да и потом, в качестве кого я туда поеду?
— В качестве моей невесты. Там и обвенчаемся.
— Господи! Я что, тебе разве не говорила, что я уже венчаная?
Тараканов так и сел.
— Надо же, забыла. Девчонкой меня в деревне окрутили с одним. Федором зовут. Его потом в солдаты забрали, а меня тесть с тещей в город отправили, чтобы я им деньги отсюда посылала. Так что венчаться я с тобой не могу. А к лицу ли будет полицейскому начальнику жить с чужой женой? Да и старше я тебя на шесть лет! Матушка твоя что скажет?
— Ничего она не скажет, — ответил Тараканов, но как-то неуверенно.
— Скажет, скажет, а как начнет говорить, так и не остановится. Не поеду я, Ося. А ты езжай. Карьеру сделаешь, может, в генералы выйдешь. Меня только вспоминай иногда. Иди, я тебя приголублю, чтобы не забыл раньше времени.
Часть II
Тула, 1909 год
1
В воскресенье, 7 июня 1909 года, в восемь утра, в то время, когда начальник тульского сыскного отделения губернский секретарь Тараканов завтракал в гостиной своей казенной квартиры, в дверь коротко позвонили.
Кухарка, накладывавшая в тарелку пшенную кашу, закончила свое занятие и, переваливаясь на больных стариковских ногах, как утка, пошла открывать.
В квартиру зашел сыскной городовой Семипудов.
— Убийство, ваше благородие.
— Где?
— В Заречье, на Миллионной.
— Кого?
— Господина Тименева.
Тараканов выругался.
— А я рапорт об отпуске написал. Кликни извозчика и поедем. Кто-нибудь на службу уже явился?
— Господин Маслов и домой не уходили. Мы по вчерашней краже из магазина Розенцвайга всю ночь занимались.
— Успешно?
— Успешно. — Семипудов посмотрел на свои кулаки. — Нашли мазуриков и довели до полного сознания.
— Чулковские?
— Не, нонче зареченские. Сейчас хотели ехать вещи уворованные изымать, так что извозчика уже подрядили. И господин Жемчужников за этим на службу пришел.
Тараканов на секунду задумался.
— Вот что, вы с Жемчужниковым кражей занимайтесь, мы с Масловым вдвоем справимся. На одного извозчика мы все равно не поместимся, так ты, будь другом, себе другого кликни. Да, и пошли кого-нибудь, мальчишку какого, что ли, за фотографом.
Губернский город Тула в полицейском отношении был разделен на четыре части, которые соответствовали историческим районам города. Две центральные части — первая и вторая — находились на левом берегу Упы. Их границей служила главная улица города — Киевская. Третья часть — Зареченская и четвертая — Чулково располагались на правом берегу Упы и разделялись между собой другой рекой — Тулицей. В обеих заречных частях располагались многочисленные тульские предприятия — Императорский оружейный завод, самоварные, гармонные, пряничные фабрики. Чулково, заселенное преимущественно пролетариатом, было самым неблагополучным в криминальном отношении районом города. В Заречье же селились не только рабочие, но и состоятельные горожане — фабриканты, купцы, богатые чиновники. Их красивые каменные дома располагались по преимуществу на центральной улице этой части города — Миллионной. Улица эта была хорошо вымощена и освещалась электричеством.
Когда подъехали к дому Тименева, Маслов сунул извозчику гривенник. Извозчик обиженно посмотрел на полицейского.
— Чего зыркаешь? И этому должен быть рад. Полиция может пользоваться извозчиками бесплатно.
— Для перевозки пьяных, арестованных и мертвых тел. — Извозчик проявил неожиданную эрудицию.
Маслов разозлился:
— Хочешь, чтобы все как положено было? Хорошо. Вот в этом доме мертвое тело. Тебе его в земскую больницу и везти. Только спервоначалу подождать придется. Пока доктор его осмотрит, а следователь протокол напишет. Часа три-четыре.
Тараканов порылся в кармане, вынул гривенник и дал его извозчику.
— На тебе еще и езжай. Больше нету.
Напуганный перспективой потерять без толку несколько часов, «ванька» так хлестанул свою лошаденку, что она понесла с места в карьер. Маслов свистнул ему вслед, и полицейские направились к дому.
По веселому, свежему виду этого хотя небольшого, но красивого одноэтажного здания сразу было заметно, что дом недавно выстроен или, по крайней мере, заново отделан. У ведущих во двор ворот с калиткой приютилась будка дворника.
Обстановка комнат показывала, что Тименев — человек со средствами и любит комфорт, но не тот изысканный, аристократический комфорт, который встречается у людей со вкусом, а бросающийся в глаза и бьющий на эффект комфорт нувориша. Расположение комнат было весьма удобно. На улицу, начиная от ворот, выходили в ряд окна кабинета хозяина, залы, парадной, или, как говорят, чистой прихожей, гостиной и будуара молодой жены Тименева, Веры Аркадьевны. На двор выходили окна спальни хозяина, столовой, прихожей черного хода, комнаты Антонины Аркадьевны — младшей сестры хозяйки, уборной. В углу дома располагалась спальня хозяйки. Единственное окно этой комнаты выходило не на двор, а на пустынный, глухой переулок.
Подобные переулки часто встречаются в губернских городах рядом с большими, красивыми улицами. Этим закоулкам не известны ни мостовые, ни тротуары, ни фонари. По сторонам их украшают исключительно заборы, местами обвалившиеся и полуразрушенные. Если путник, не знающий города, случайно забирается в такой переулок, то в тот момент, когда ему удастся выбраться из него на большую улицу, он весело приободряется, чувствуя в сердце приятное облегчение, как человек, успешно перебравшийся в утлой ладье через бурную реку.
Высокий забор, украшенный большими иглами для обеспечения от посетителей, имеющих дурное обыкновение являться недозволенными способами и в недозволенное время, окружал небольшой двор дома, на котором находились всего три постройки: в одной располагалась кухня с людскими, в другой — сараи, конюшня и погреб, а в третьей, летнем флигеле, была устроена квартира для гостей. Таким образом, со двора дома был единственный выход — через калитку в воротах, на Миллионную.
Труп убитого обнаружил его камердинер Григорий. Сегодня он проснулся, по своему обыкновению, около семи часов утра, вышел на двор, умылся у кадки с водой, стоявшей у двери кухни, вернулся в людскую, тщательно причесался, надел сюртук, пошел через двор к господскому дому, вынул из кармана ключ, отворил дверь черного хода и, пройдя тихонько прихожую, чтобы не обеспокоить Антонину Аркадьевну, вошел в залу.