Сергей Носов
РЕТРО-ИНКАРНАЦИЯ КАК ЛИЧНЫЙ ВКЛАД В МИРОВУЮ ИСТОРИЮ
В год столетнего юбилея Великой русской революции мы предложили известным прозаикам, поэтам, публицистам ответить на два вопроса:
1. Вы в 1917 году в центре водоворота противоборствующих сил в любой из дней по вашему выбору, в любой из драматических исторических моментов. С кем вы? В какой вы партии, группе, дружине? Кого защищаете и против кого выступаете? Каким хотите видеть будущее России? И главное — почему? Как вы объясняете свой выбор?
2. Вы в 1917 году в любой из решающих исторических моментов и у вас есть возможность влиять на развитие событий и направлять их, как вам заблагорассудится. Как бы вы изменили историю? Какой избрали бы социальный строй? По какому пути пошла бы Россия?
Чтобы ответить по совести на «с кем бы я был в семнадцатом году» и «кем бы я тогда хотел быть», необходимо сказать кое-что о себе.
Никогда не хотел быть начальником.
При всей моей амбициозности, возможно, другим не заметной, я ленив и рассеян. Целеустремленность моя проблематична: цель близка — впадаю в апатию. Во мне дремлет Обломов. В студенческие годы с неожиданным для себя любопытством прослушал курс истории КПСС, но политэкономию социализма пропустил полностью. Я органически беспартийный. Я все теряю.
Ну и кем бы я хотел быть в семнадцатом году?
Разумеется, Лениным.
Помню, в детстве, задолго до школы, был я бабушкой свожен в Зоологический музей, что на Биржевой площади. И самое сильное впечатление из всех тамошних экспонатов, в числе которых были и мамонт, и скелет динозавра, и скелет кита, произвел на меня выставленный там до кучи скелет человека. Мысль о том, что и я превращусь однажды в такой же скелет, была мне ужасна. Но я знал про Мавзолей и Ленина, который в Мавзолее лежит, и что Ленин в Мавзолее совсем не скелет, а наоборот, в полной сохранности. И я тогда подумал, что хорошо было бы мне стать Лениным, чтобы никогда не превратиться в скелет. Буду Лениным, думал я. Лениным, а не скелетом.
С возрастом эти мысли прошли.
Но в начальной школе что-то такое еще теплилось в голове. Ленин был нам пример (маленький Володя Ульянов), хотя он и съел яблочные очистки в нарушение родительского запрета. И торжественное обещание (почти клятву), принимаемые в пионеры, мы в третьем классе давали в музее имени самого Ленина, то есть во дворце, принадлежавшем когда-то двоюродному брату того, кого родной брат Ленина собирался грохнуть, за что и был казнен. Ну а что до «восстановления ленинских норм» и «уберите Ленина с денег», это было актуально для поколения наших родителей, чему мы, повзрослев, тоже не могли не сочувствовать, хотя тут уже — кто в какой мере.
Но отнюдь не ради того, чтобы я был Лениным, хотел бы я быть Лениным в октябре семнадцатого. Наоборот, хотел бы я быть Лениным в октябре семнадцатого для того только, чтобы Ленин был мною.
Влияние Ленина на нашу историю в семнадцатом году слишком велико. Чересчур велико. Не должен так один человек влиять на историю. Не должен один человек создавать необратимые ситуации.
То, что случилось в (девятьсот) семнадцатом, во многом обязано тому, что Ленин был Лениным.
Быть бы ему не совсем Лениным.
Быть бы хотя бы мною чуть-чуть.
Пусть бы остались за ним его неуемная энергия, его темперамент, его убеждения и понимание всего того, что он по-ленински понимал (или думал, что понимал), но все-таки чтобы еще и от меня в нем что-нибудь было — для нашего общего блага.
Я не о своих добродетелях — я о своих недостатках.
Человек рассеянный, я бы мог перепутать адрес и не дошел бы десятого октября до дома на Карповке, где на квартире меньшевика Суханова, в отсутствии последнего и попечениями его жены, собрался на конспиративное заседание весь ЦК партии большевиков — Троцкий, Сталин, Дзержинский, Коллонтай и другие товарищи. Когда отправлялись на Карповку в закуток напротив монастыря с гробницей Иоанна Кронштадского, никто из них и представить не мог, за что придется голосовать на этой тайной сходке, — но Ленин, явившийся из подпольного инобытия, ошеломил всех своим революционным замыслом. Сначала его поддержал только Троцкий. Но Ленин не просто убедил, он буквально заставил собрание принять резолюцию, которую сам, своею рукой и записал на бумаге в клеточку — резолюцию о вооруженном восстании. Только Зиновьев и Каменев проголосовали против.
Вот тогда-то все и началось. Если бы не 10 октября, не было бы 25-го.
Не было бы Ленина на том заседании — никто бы не стал готовить переворот и уж тем более приурочивать его ко Второму съезду Советов.