Миха не опускал протянутой руки с бумагами.
— Ты мёртвого, блин, достанешь, — Глазов выдернул у него листы. — Где квитанция об уплате госпошлины?
— Метнусь в сберкассу, оплачу. Ну, так как, Станислав Владиславович? Дельце-то плёвое.
— Как, как? Каком кверху, — судья сделал в календаре запись. — Тридцать первое мая устроит? В восемь пятнадцать.
Стас имел пунктик назначать процессы в некруглое время. С понтом каждая минута в его рабочем графике была на вес золота.
— Огромное спасибо. Загадывай желание, — Маштаков подумал, что логично вернуться к обращению на «ты».
— Поедешь со мной в Иваново на встречу курса! — указующий перст судьи упёрся Михе в грудь. — Отмазки не принимаются.
— Так, вроде, дата некруглая? Четырнадцать лет…
— А я говорю — не принимаются.
— Ладушки. Когда едем?
— Ориентировочно — третья суббота июня. Диктуй свой мобильник.
— Я пока не обзавёлся. Напомни лучше свой рабочий.
— Не обзавё-олся… Счастливый ты, Мишка, человек! Забот у тебя по жизни мало, раз без мобильника обходишься, — Глазов сделал попытку застегнуть пиджак, полы не сошлись на тугом животе.
— Так я побежал госпошлину платить? — Маштаков боялся спугнуть удачу.
— Что с тобой сделаешь? Но в твоём распоряжении двадцать минут. В десять у меня — судебное!
Миха рванул с высокого старта, моля Бога, чтобы в сберкассе не оказалось большой очереди. Если в суде всё срастётся, он с гарантией успевал в супермаркет «Грошик», где срочно требовался мерчендайзер.
19
25 мая 2004 года. Вторник.
11.00–11.30
Жидких, скручивая тулово в поясе, грузно проворачивался на водительском сиденье. С учётом его габаритов и тесноты салона маневр давался с трудом. Свирепым взглядом Валера буравил забившегося в угол щуплого Молоткова.
— Какого хера ты обдолбился?!
— Я в поряде! Стимульнулся децл[99]! И чё?! — гнилозубо окрысился Костян.
Жидких жадно рассматривал его. Зрачки крохотные, красные глаза лихорадочно блестят, дыхание прерывистое.
По уму следовало выкинуть наркота из машины и перебить делюгу на другое число. Но завтра истекал срок отдачи долга. Невозврат врубал счётчик с астрономическими процентами.
— Облажаешься — урою! — кулачищем Валера стукнул себя по колену, упиравшемуся в поднятый «ручник».
— Урыл один такой, — масть не позволила Молоткову смолчать, однако реплику он пробубнил под нос.
Валера сделал вид, что не расслышал.
— Маску сгоношил? — перевёл разговор в рабочее русло.
Костян вытянул из пакета угол эластичной ярко-зелёной тряпки в рубчик. Там же в кульке вытянутой зловещей формой выдавал себя двуствольный обрез.
— А я из чулка бабского замастырил, — на чугунной физии Пандуса треснул скупой горизонтальный шов.
Это он, типа, улыбнулся.
Вот кто кремень. Собран, молчалив, одет в неприметные бэуш-ные шмотки. После дела они улетят в мусорный бак. Обувка на ногах тоже одноразовая, но удобная и лёгкая — китайские полукеды. Чётки Пандус заныкал подальше, не время понтоваться. Самодельный малокалиберный револьвер заткнут у него под курткой за поясом. Не спереди, где он запросто провалится в штаны и попутно яйца отстрелит, а с левого бока рукояткой вперёд, чтоб без задёва выдернуть в нужный миг правой клешнёй.
— Ништяк, братуха! — Жидких одобрил Славкину боеготовность.
Вся надежда на него. Молоткова задача — ассистировать.
«Не должен напортачить, не банк шарашим, в целом-то он в адеквате».
Валера прикатил из Ярославля накануне вечером. Ни к старикам своим, ни, тем более, к Врублёвской не сунулся. Ночевал в родовом поместье — в фанерном скворечнике, затерянном среди сотни подобных халабуд в коллективном саду механического завода.
Три сотки земли, двухкомнатную «брежневку», да «Москвич-2140» нажили отец с матерью к пенсии. Стоило ради этого пять лет зубрить в Бауманке[100] всякие там сопроматы, а потом тридцать «пасок»[101] горбатить в КБ[102] «почтового ящика»[103]?
Критически оценивая благосостояние родителей, Валера не задумывался над тем, сколько денег те угробили на них с брательником. Адвокаты, возмещение ущерба потерпевшим, грев[104]. Антохе, раскрутившемуся в зоне на очередной срок, старики до сих пор возили передачки.
На въезде в сад полагалось отдать пропуск дежурному. Жидких проехал мимо вахты без остановки. Сидевший на лавочке дедан возмущённо подпрыгнул, но в погоню не кинулся. Валера чётко подгадал время — смеркается, но ворота ещё открыты. Распорядок он помнил с детства.