Впрочем, прежде еще предстоит выслушать обращение секретаря по вопросам безопасности. И пока его заместитель читает с листка приготовленную речь, Чарли незаметно, насколько это возможно, осматривается.
Людей довольно много. Несколько тысяч человек, не меньше. Среди них попадается лицо Зака, уже избавившегося от синяков, но больше знакомых Чарли не замечает. А потом, взглядом пройдясь по рядам представителей совета, совершенно неожиданно он видит среди них Елену.
Девушка ловит знакомый взгляд, но движениями глаз велит отвернуться. Спорить незачем, но как только Чарли становится смирно, девушка виновато закусывает губу.
А вскоре перед строем на небольшой переносной трибуне своего заместителя сменяет уже сам секретарь.
Атмосфера тяжелеет. Хмурое, серьезное, утомленное годами лицо секретаря не украшено чертами торжественного настроения. Он без удовольствия перебирает какие-то бумажки, перечитывая заготовленную для него речь, а затем откладывает их перед собой и поднимает взгляд.
– Нет, я не буду обращаться к вам «господа», – начинает он. – Я не скажу «офицеры». Воины!
Нетрудно было бы догадаться, какое недоумение в рядах немногочисленных дипломатических служащих возникает при звуках такого вступления, даже если бы не пришлось видеть их растерянные лица. Заместитель даже не решается ожидать продолжения и становится ближе, что-то негромко говорит, прикрыв рот ладонью. Секретарь в ответ хватает листки с речью и бросает. Они ударяются в грудь заместителя и опадают, неторопливо слетаясь к полу.
– Не вздумайте перебивать! – кричит на него секретарь, потерявший самообладание.
Старик заставляет всех подумать, не выжил ли он из ума. Кое-кто даже переглядывается, раздумывая, а не нужно ли что-нибудь предпринять. Секретаря же это не заботит. Он оборачивается снова к военным, стоящим перед ним колоннами.
– Друзья! – с живостью, с яркостью чувств начинает секретарь. – Я буду говорить от сердца и хочу, чтобы вы это понимали. Вы не просто отправляетесь на войну. Вы – клинок, который должен пронзить самое сердце этих чертовых пришельцев! Вы – те, кто должен, кто обязан покончить раз и навсегда с их террором!
Наконец, подчиненные секретаря немного успокаиваются. Старый, опытный и мудрый уполномоченный совета, он никогда не позволяет себе терять над чувствами контроль, но теперь всем становится ясно, что это вовсе не сумасшествие, а искренность говорит в политике так громко, что заглушить ее невозможно.
– Сейчас я скажу вам то, о чем говорить не принято! – почти кричит он, умудряясь уже только этим пробудить в опытных военных уважительные, проникновенные чувства. – Вы отправляетесь туда, откуда большинство из вас никогда не сумеет вернуться!
Тишина, стоявшая в паузах меж словами, теперь надолго захватывает просторный ангар. Голос секретаря разлетается по округе, отражаясь от металлических стен, эхом возвращается обратно, а его речь, еще не оконченная, уже у многих отзывается в ушах тяжелым, нестерпимым звоном.
– Многие из вас умрут там, чтобы война никогда не пришла сюда! – повышает старик голос настолько, что едва не вырывается хрип. – И мне нужно говорить о том, как это почетно! Мне нужно вдохновить вас отправиться туда и умереть ради всех остальных. Я не могу этого сделать!
Никто, ни военные, ни дипломаты, не позволяют себе даже пошевелиться. Напряжение в голосе секретаря передается каждому, кто слышит его. Даже пилоты космолайнера, ожидающие в кабине, даже они, с трудом различая его слова, проникаются настолько, что уже забывают комментировать друг для друга происходящее.
– Я хочу, чтобы вы это понимали! – хмурым, серьезным, незамутненным взором оглядывает старик военных, которых должен напутствовать. – Если вы сомневаетесь – пойдите прочь! Отойдите в сторону! Я лично позабочусь о том, чтобы никто из тех, кто не решится зайти в космолет, не лишился из-за этого уважения, звания и должности! Я хочу дать вам этот шанс потому, что мне самому нужно знать, мне нужно быть уверенным, что каждый из вас, каждый, кого я отправляю на эту войну, идет в бой с пламенным сердцем! Я хочу знать, что каждый из вас, если ему придется умереть, погибнет с гордостью, а не с сожалением!
Опять в ангаре мгновенно расстилается тишина. Теперь вновь становится заметен тихий звон робкого эха. Усиленный микрофонами и динамиками голос секретаря, мелкой дрожью осыпается с высоких металлических сводов, рябью остается на коже вдохновленных речью солдат. Ни один из них не решается выйти из строя.
– Я надеюсь, вы хорошо подумали, – продолжает старик. – Это не шутка, не проверка. Любой, кто выйдет из строя и встанет в стороне, может не бояться последствий. Я даю слово, что лично позабочусь об этом.