— За державную!.. Никого над собой не хотим!
— А кто чтоб в той державе правил, желаете?
— Тьфу! Надоел со своими вопросами. Правительство чтоб правило, понятное дело!
— А какое правительство? Из тех, что по десять тысяч десятин имеют, по тысяче, по сорок или только по три аршина после смерти?
— Ишь как завернул! Да это ж каждому младенцу понятно: демократия чтоб была! Что ты про пустое допытываешься. Земля — крестьянам, фабрики — рабочим? Каждому понятно! Ты говори толком, про что серьезный разговор у тебя?
— Вот это он самый и есть, серьезный разговор, — уже без улыбки проговорил Примаков и прихлопнул ладонью по столу. — Потому что это я нас спрашивал, а сейчас и ответ будет…
Примаков встал с табурета, присел на край стола и стал загибать пальцы на руке:
— Не украинцы вы, казаки, и даже не казаки! Это раз. Потому что «казак» означает вольный человек, а вы над собой пана иметь желаете.
— Чур на тебя! Что он мелет? Да ты подожди…
Но Примаков не желал ждать и всё загибал пальцы:
— Не демократы вы, не за правительство из своих людей, рабочих и крестьян, потому что допускаете, чтоб вами и дальше правили буржуи…
Теперь загудели сразу все: слова Примакова задели за живое. А Примаков улыбался. Потом, когда уже понеслось и «что он нам мозги забивает» и «пускай не гавкает, коли с добрым словом пришел». Примаков поднял руки, призывая к тишине.
Когда кое–как утихомирились, Примаков сказал:
— Отрапортуй им, Тимофей, как в пятницу ваши бородянские делили десять тысяч десятин графа Шембека. Только коротенько, одни факты, без агитации: народ же наагитированный по самое горло!..
И Тимофей Гречка рассказал.
Слушали его молча, сердито понурившись. Ведь у каждого осталась в деревне семья — на десятине, на морге, а то и совсем без земли, в батраках… А оно вон что творится дома на селе… Ведь мечталось — революция, новая жизни по справедливости, отвоюемся, дернемся домой и станем хозяйничать на земле, которой революция наделила.
Когда рассказал Гречка, как Вакула Здвижный — инвалид, ветеран царской войны, — на заду по земле ползая, прикрывал отступление и жизнь свою положил, казаки сняли шапки, чтоб почтить намять.
Гречка закончил так:
— И вот, братишки, понятное дело, я — матрос, вы — по сухопутью. Значится, разного, выходит, рода войск. Да одно и то же — солдаты мы все, под присягой люди. А кому присягали? Царю Николаю. За его распроклятую войну проливали кровь, буржуям и капиталистам на корысть, матери ихней из ста двадцати орудий!.. Керенскому потом присягали — затем, что надеялись: правда настанет теперь и нарежут крестьянам землю. А он, ирод, что? Базарное трепло, и всё тут! Ни тебе справедливости, ни тебе свободы совести, — разве ж это революция? А еще присягали кому? Генералу Корнилову присягали! Так он, сукин сын, смертную казнь нам вернул! Теперь на пару с атаманом Калединым поднял вооруженную руку против Совета Народных Комиссаров — только потому, что большевистские комиссары за мир и за землю крестьянам, ну, и фабрики — рабочим, понятное дело! А кому же мы присягнули теперь? Центральной раде! Вот она, ваша Центральная рада: хуже контры Корнилова, брехунца Керенского да самодержца Николки над людьми издевается… Кровь нашу проливает, в землю нас вогнать хочет…
Гречка не привык много говорить и потому мялся поначалу, однако потом как разошелся, уже и окончить не мог: должен был излить душу перед народом. Казаки не прерывали его, слушали с вниманием: Гречкины слова проникали им прямо в сердце. Но Примаков был начеку: только Гречка снова заговорил про землю, он и от себя ввернул словцо:
— Центральная рада как раз сейчас свой земельный закон готовит: не сегодня, так завтра утвердит его на сессии…
Казаки насторожились: всем интересно послушать, какой же будет земельный закон. В казарме стало совсем тихо.
Примаков бросил небрежно:
— Что ж, нечего сказать — демократический готовит Центральная рада чакон…
— Ну, ну? Какой же! Говори! — послышались нетерпеливые голоса.
— Забирает Центральная рада землю у помещиков…
— Забирает? Ишь ты! Хлопцы, слышали? Таки забирает…
— Забирает и — по–божески, по–христиански: не задаром, а наличными панам денежки выложит на стол — тысячи и миллионы…
— Ишь ты! Ов–ва! А где ж Центральная рада такие деньги возьмет? Это ж гора денег будет — на все помещичьи имения заплатить!..
— Миллионы и миллиарды! — Примаков поднял плечи и развел руками. — A взять ей где же? Негде ей взять. С народа тянуть будет — подати на крестьян и рабочих наложит: будет вам до смерти что платить — и детям вашим, и внукам, и правнукам…