— У него есть дочка!
— Так там же проблема с женой. — Ким сказал то, что все знали: у Артура недавно прогремел развод и жена наотрез запретила ему видеться с дочерью. Гузеля тяжко вздохнул, подтверждая своё неутешительное положение.
— Хм… Я ей позвоню, твоей ехидне! — бравурно заявил Антон Антонович. — Но сначала нужно срочно билеты достать. Сегодня у нас культурное мероприятие! И деток заодно порадуем, и репутацию коллектива нашего поднимем. Как-никак семейные скрепы упрочняем, заказ государства опять же уважаем! — и нежно взглянул на огосударствленный портрет на стене.
— Может, не нужны билеты, чужие дети, — вставил Перцев. — Не попрётся же он на ёлку!
— Ставлю бутылку коньяка на то, что попрётся! — азартно предрёк Юнусов.
— На всякий случай! — поднял палец в небо сообразительный директор, не развивая тему ставок. — От него всего можно ожидать!
В общем, у директора появилось дело: звонить в театр, заказывать срочно билеты на вечернюю ёлку. Естественно, по знакомству ему это удалось. У остальных лишний повод для неудовольствия: никто, кроме Перцева, не стремился угробить вечер на сомнительном по весёлости мероприятии. Но все знали, что Антону Антоновичу лучше не перечить, себе дороже…
И день покатился по накатанной директором дорожке. После обеда явился Покатов, свежий как огурчик. Его под белы рученьки повели в ОТК и в отдел главного технолога. Казалось, что ревизору память мячом отшибло: ни единого мстительного движения или язвительного слова. Покатов быстро проверил номенклатуру, поговорил с технологом, заторопился на производство. А там уже концерт готов: стажист Тихонович и стажёр Шишкин в чистейших робах не по размеру образцово демонстрировали работу с ЧПУ. Тихонович (тот самый — «с золотыми руками») без единого матюка обошёлся, подсказывал молодому как по писаному. Вот что трезвость с человеком делает! Порыв ревизора развернуться к прессу тот же Тихонович пресёк длинным затейливым рассказом про свою «жисть», а потом Григоренко потащил в сборочный… До пресса даже не дошли.
В положенное время у Лилечки, которая в новенькой робе выглядела как порноактриса, звякнула напоминалка в телефоне, и она выученным текстом продекламировала:
— Всеволод Григорьевич! Антон Антонович просил вам напомнить о том, что через час у вас ёлка по профсоюзному билету! Вам пора идти, разрешили пораньше.
Перцев покраснел. Покатов с интересом изучал этот стыд на его щеках.
— Лиля, а почему ты нам не напоминаешь? — строго вставил Григоренко. — У нас. У все-е-ех. Ёлка.
— Антон Антонович поручил напомнить только Всеволоду Григорьевичу! — нимало не смутясь, ответила Лиля.
— А что, вы тоже должны уходить? — Ревизор проявил подозрительность.
— Да! И я, и Артур, и Виктор… Да и Антон Антонович туда внука ведёт. Ещё некоторые специалисты.
— Надо же, как у вас живенько профсоюз работает…
— Заботятся о нас.
— И где эта ёлка будет?
— В детском театре, на Пионерской площади.
— Давно я там не был…
— А пойдёмте с нами! — вдруг сорвалось у Гузели. Он тут же получил локтем в бок от Сабельникова.
— Я подумаю… — улыбнулся Покатов. — А пресс-брикетировщик у вас как работает?
— Он не работает! Он в процессе переоформления срока эксплуатации! — быстро отреагировал Гузеля.
— Что-то не видел я таких документов… На чём же вы работаете?
— Болванок старых был запас, — уверенно несло Артура. Покатов засиял, понимая, что присутствует при рождении очередной сказки. Перцев покраснел ещё гуще.
— У нас есть договор с машиностроительным заводом… — робко солгал Сабельников.
— Вот как? Хорошо, посмотрим на этот договор, — ещё шире улыбнулся Покатов. Но теперь инженер по ТБ получил локтем в бок от Гузели:
— Тебя Юнусов убьёт! — прошептал он Витюше.
— Что ж, вам пора за детьми, — милостиво отпустил всех Покатов. — И хоть день получился совершенно кастрированным, не перестаю восхищаться вашей столь насыщенной общественной жизнью и дружным коллективом. Я тогда отправлюсь к юристу, посмотрю бумаги.
— Э-э-э… А он с нами идёт! — начал выкручиваться Григоренко, спасая неподготовленного Юнусова.
— У него тоже дети?
— Н-н-наверное, он пообещал побыть нашим шофёром. Дети в костюмах же будут…
— Надо же, какая солидарность! Надо будет тоже прогуляться с Агатой Сергеевной до Пионерской, вкусить предновогоднего настроения… — Покатов улыбался уже совершенно по-хищному. И все поняли, что Юнусов выиграл бы бутылку.
Но на представление в театр Максим, конечно, не пошёл. И заговорщики об этом знали. Их информировал Ландыш, который «выгуливал» сегодня Агату Сергеевну (а с ней и паровоз в виде Покатова): у Эрика была своя «программа» прохождения проверки. Однако играть в «отцов и детей» всё-таки пришлось, так как программа выгула включала в себя ледовый городок на Пионерской площади — как раз тогда, когда заканчивалась злополучная «ёлка».
Когда измождённые новогодними шутками, мишурой, хороводами и детскими стишками «отцы» вышли-таки из театра, то они сразу наткнулись на Агату Сергеевну, зябко кутающуюся в белую короткую шубку.
— Ага-а-ата Сергеевна! Вы здесь? — фальшиво обрадовались примерные семьянины и схватили за руки своих-чужих детей. — А где Максим Романович?
— По-моему, эти оба в детство впали! — Агата показала пуховой варежкой на высокую горку. Наверху этого плечистого сооружения кучка подростков и два великовозрастных субъекта — уже в снегу, машут руками, что-то кричат. Потом один, что повыше (а это Ландыш), резко обхватил того, что в приличном пальто и пониже (а это Покатов), натурально бросил на ледяную спину горки и с улюлюканием устремился за ним. Чем закончился спуск, уже было не видно…
— Э-э-э… У них всё в порядке? Они не выпили? — по-отечески насторожился директор.
— Нет, не пили… Только уже с полчаса этот дурдом продолжается, — грустно усмехнулась Агата.
— Папа! Я тоже хочу на горку! — возопила кудрявая фея, дочь Гузели, для которого директор выторговал кратковременный семейный нейтралитет.
— И я! — категорически поддержал сын Перцева.
— И мы! И мы! — подключился нестройный, но звонкий хор детских голосов.
— Мы же собирались в кино? — попытался вразумить Перцев.
— Это опасно! — возвестил Сабельников.
— Вы же в костюмах! — возмутилась Анна Андреевна.
— Прикольно! — зажёгся Рябцун.
— Надо уходить, — взмолился Юнусов… Но его не услышали, так как из-за низкого снежного заборчика с гиканьем выпрыгнуло двое оленей: Ландыш и Покатов в смешных шапках с мягкими «оленьими рожками».
— Бля-а-а! Агата! Спаси меня! — проорал первый олень и тут же восторженно добавил: — Ой, блин… сколько детей!
— Он сам виноват! Ты видела? Видела, как он мне подножку поставил? Олень! — в запале оправдывался краснощёкий Эрик.
— От оленя слышу! — парировал Макс и схватил первого попавшегося ребёнка, закрываясь им от распалённого и хохочущего Ландыша. Он стал махать руками ребёнка, имитируя бокс. — Получи! Получи, зловредное парнокопытное! По рогам, по рогам тебе! Какой ты благородный олень? Ты самозванец! Не олень, а лось!
Ландыш ловко перехватывал «удары», потасовка развеселила детей, которые сначала стояли, раскрыв рты, а потом стали бегать вокруг двух дядь-придурков. Эрик удачно достал Макса по голове, сорвал рогатую шапку…
— Уа-а-а! — трагически воскликнул Макс. — У оленя отняли его достоинство! Дети! Не дайте мне умереть… — И актёр-актёрище закатил глаза и повалился на Гузелю, типа умирает. — Рога… Верните мне мои рога-рогулечки… — простонал он.
— Верни рога оленю, лосяра! — воинственно воскликнул чей-то сын.