- Да, что говорить? Вы видите, кто говорит? Это все рядовые солдаты из окопов, они устали от войны, и никакие слова их ни в чем не убедят. Это стихия.
- Да, конечно. И я из моего объезда могу вынести только одно заключение. Народ в окопах устал от войны и больше сражаться не может.
Великая ответственность на тех, кто это не понял вовремя и не сделал всего, что было нужно для дела мира. Большевиков в окопах нет. Там только люди смертельно уставшие от войны.
Владимир Утгоф
За Народ (Пг.). 1917. № 1. 1 декабря. С. 28 -49.
ДЕКАБРЬ 1917 - 18 ЯНВАРЯ 1918
165. Передовая статья газеты «Наш Век»
1 декабря 1917 г.
Петроград. 1 декабря.
Подвиги политиков Смольного достигли своего апогея. При страстном желании этих господ рядиться в тоги деятелей великой французской революции нам предстоит, быть может, испытать еще немало ужасов. С другой стороны, красногвардейцы неизбежно выходят из повиновения, как было, например, третьего дня в Смольном, могут дать новые образцы зверской расправы. Но все равно. Хуже того, что большевики проделывают с Учредительным Собранием, они уже выдумать не могут. Действительно, посягать на всенародных избранников, заставлять матросов и солдат силою выводить членов Учредительного Собрания из Таврического дворца, заточать их в тюрьмы, т. е. ставить себя выше воли народной, воскрешать при условиях бесконечно более тяжелых и в формах, еще более отвратительных, ненавистный произвол прежнего режима - какое же преступление можно назвать более тяжелым и более чреватым последствиями?
Нет, что бы большевики еще ни придумывали, как бы они ни старались и каких бы Комиссаровых ни приглашали себе на помощь, выше подняться в своих дерзновениях они не могут, высшая точка ими достигнута, роковая черта перейдена, и перелом, несомненно, совершился. Даже наиболее обманутые ими солдаты и матросы поддерживают свою отвагу при исполнении большевистских приказов тем, что в Таврическом дворце еще нет Учредительного Собрания, и по-видимому, сами успокаивают свою совесть тем, что когда соберется достаточное число членов, то они свою роль будут считать исчерпанной. А пока что - эти самые дисциплинированные большевиками матросы и солдаты уже плохо признают начальствование Благонравовых и поручаться за то, как они поступят в каждую следующую минуту, большевики не возьмутся.
Что же касается как солдат, так и гражданского населения, на[се]дающих со стороны, какие издевательства творят Ленин и Троцкий над народными избранниками, то здесь отношение вполне определилось и выражается громко и ясно. Если с самого начала нельзя было сомневаться, что успех большевистского заговора будет мимолетным, то теперь нельзя уже не задумываться над тем, что увлечет за собою большевизм при своем близком катастрофическом крушении. Большевизм называет ведь себя представителем и самым ярким выразителем «революционной демократии», вследствие чего, падая, он грозит увлечь с собою в пропасть всю революционную демократию.
Революционная демократия понимает это, она не перестает об этом твердить. Но что же он делает, чтобы отделить себя от большевизма, чтобы его изолировать, чтобы предоставить его - его роковому тяготению к Комиссаровым и Дезобри(?). Не будем возвращаться к прошлому, не будем напоминать, что в значительной степени успех восстания объясняется той уклончивой позицией, которую заняла революционная демократия в Совете Республики перед лицом надвинувшейся опасности. Но сейчас, когда большевики в своем бесчинстве достигли апогея, когда они насильничают над всеми без различия, сейчас проведена ли ясная разграничительная линия? На отвратительных допросах, которые чинят в Смольном большевики социалистам, захваченным, они обращаются к ним со словом «товарищ». Это, не правда ли, звучит чуть не кощунственно? Но на днях в цирке Чинизелли выступал с докладом Церетели и на задаваемые ему вопросы он ответил, что большевики могут еще одуматься и что тогда им, представителям революционной демократии, может быть, снова по пути с большевиками, он говорил о партии народной свободы в таком тоне, что большевики могут ссылаться на него в оправдание своего гнусного декрета, так всех возмутившего.
Есть нечто роковое в том, что наиболее талантливый представитель с[оциал]-д[емократии] выступает с такими заявлениями в тот момент, когда ненависть к большевистскому режиму достигла крайних пределов, когда она клокочет в груди каждого искреннего патриота. В такой момент вместо того, чтобы резко отделить себя, чтобы искупить прошлые ошибки, И.Г. Церетели робко лепечет, что насильники могут еще одуматься и тогда они вновь пойдут вместе.