— А вот это вряд ли! — решительно сказал Бэрон.
И тогда Клэни буркнул:
— Хорошо, я все расскажу.
Сколько я себя помню, меня всегда интересовал Меркурий, особенно его полушарие, постоянно обращенное к Солнцу. Мне было примерно лет десять, когда Уайат и Карпентер предприняли последнюю попытку — это было, кажется, в 2082 году. Каждое известие о них я ловил, словно очередную серию телевизионного детектива. И страшно переживал, когда они исчезли.
Теперь-то я понимаю, что это были просто два идиота: пуститься в такое путешествие без нужного снаряжения, практически не зная характера поверхности, не имея даже простейшей карты! Конечно, они и ста миль не могли пройти… Но тогда-то я всего этого не знал, и гибель их была для меня страшной трагедией. Позднее я очень заинтересовался работой Сандерсона и его лабораторией в Сумеречной зоне. К этому времени Солнечная сторона Меркурия уже так крепко засела у меня в голове, что и пушкой не вышибить.
Но мысль о переходе через Солнечную первый высказал не я, а Микута. Вы не знали Тома Микуту? Нет, наверно. Он не японец, а поляк по происхождению, но жил в Штатах. Имел чин майора Межпланетной службы, много лет там проработал, потом вышел в отставку, но чином своим все равно гордился.
В годы службы он немало работал с Армстронгом на Марсе — вел топографические съемки, картографические работы для тамошней колонии. Я с ним познакомился на Венере; мы там пробыли вместе пять лет, исследовали самые гиблые места — хуже никому не доставались, если не считать Матто Грассо. Потом Микута попробовал добраться до кратера Вулкан; и эта попытка в некотором смысле помогла Балмеру несколько лет спустя.
Майор мне всегда нравился. Это был рослый, спокойный, хладнокровный человек. Он умел заглянуть вперед дальше других и никогда не терялся в трудную минуту. В нашем деле слишком уж много людей дерзких и удачливых, но начисто не способных на трезвый расчет. Майор обладал всеми этими качествами. Он был из тех, кто способен объединить ватагу необузданных дикарей и заставить их работать, как хорошо смазанная машина, скажем, на прокладке тысячемильной дороги в венерианских джунглях. Я любил его и верил ему.
Он разыскал меня в Нью-Йорке и поначалу ни о чем серьезном не говорил. Мы провели вечерок здесь, в «Красном льве», вспоминая о былом. Он рассказал мне, как пытался добраться до Вулкана, как летал на Меркурий, в Сумеречную лабораторию, повидаться с Сандерсоном, признался, что всегда предпочитает жару холоду, а потом вдруг спросил, чем я занимался после работы на Венере и какие у меня планы на будущее.
— Никаких особых планов, — ответил я. — А почему это вас интересует?
Он окинул меня взглядом.
— Сколько вы весите, Питер?
— Семьдесят килограммов, — ответил я.
— Вот как! Ну, все равно, сала на вас немного. Как переносите жару?
— Вы должны бы знать, — ответил я. — Венера ведь не холодильник.
— Да я не о том, я о настоящей жаре.
Тут я начал соображать, что к чему.
— Вы замышляете экспедицию!
— Совершенно верно. Горячую экспедицию, — он широко улыбнулся. — И, может быть, опасную.
— Куда?
— На Солнечную сторону Меркурия.
Я тихонько присвистнул.
— В афелий[3]?
Он решительно откинул голову.
— Что толку затевать переход Солнечной в афелий? Чего ради? Четыре тысячи миль смертоносной жары — и только для того, чтобы какой-нибудь молодчик подкатил следом за вами, использовал все ваши данные и прикарманил вашу славу, проделав спустя сорок четыре дня тот же маршрут в перигелий? Нет, спасибо. Я хочу форсировать Солнечную без дураков! — Он резко придвинулся ко мне. — Я намерен преодолеть Солнечную в перигелий, и притом — по поверхности. Тот, кто это сделает, победит Меркурий. Пока еще никто не победил его. А я хочу, но мне для этого нужны помощники.
Тысячу раз я ловил себя на такой мысли, но ни разу не осмеливался подумать об этом всерьез. Никто не осмеливался после того, как исчезли Уайат и Карпентер. Как известно, Меркурий совершает оборот вокруг своей оси за то же время, что и оборот вокруг Солнца, и одно его полушарие поэтому всегда обращено к Солнцу. В перигелий это самое раскаленное место во всей нашей Солнечной системе, если не считать поверхности самого Солнца. Маршрут этот — чистое адово пекло. На себе испытали его всего несколько людей, но никто из них не вернулся, чтобы рассказать нам об этом. Да, конечно, это переход через огненный ад, и все же мне верилось, что когда-нибудь найдутся люди, которые его совершат.