О'Хара был космическим чернорабочим — космонавтом низшего класса, который ухаживал за двигателями, проделывал черную работу и редко участвовал в общественной жизни корабля. Это был огромный рыжеволосый человек с яркими голубыми глазами и низким басом, который большую часть свободного времени проводил, играя на электронной гитаре и исполняя песни. Начиная с отлета с Земли, он дружелюбно относился к Ларри, и они оставались друзьями, несмотря на безмолвное неодобрение некоторых офицеров, которым не нравились кадеты, якшающиеся с чернорабочими.
— У меня появилось двое выходных, — сказал Ларри Харлу. — Пока мы летим с ускорителем, мы не можем связаться по радио ни с кем. Так что я иду в двигательный отсек.
Склонившийся над учебником Харл только кивнул, и Ларри вышел из каюты. Он прошел по коридору в секцию двигателей, где увидел О'Хару и еще двух космонавтов, таскающих какие-то вещи из одного конца помещения в другой.
— Привет! — окликнул Ларри.
Здоровенный ирландец опустил то, что они тащили, на пол и подошел к нему.
— Привет, парень! Маешься бездельем во время полета с ускорителем, не так ли? Легко же живется вам, радистам. — Гигант был раздет до пояса и весь в поту. — Когда ты появился, мы как раз перекладывали топливные шарики. — Он поднял руку ко рту, как мегафон, и закричал продолжающим работать помощникам:
— Боггз! Гринелл! Хорош работать, идите сюда!
Они подошли. Оба они были крупными мужчинами с хриплыми голосами, хотя не такими громоздкими, как О'Хара. Они коротко поздоровались с Ларри.
Гринелл был приземистым, но широкоплечим, с кривыми ногами и ужасным багровым шрамом на щеке. Боггз же, напротив, был высоким, с коротко подстриженными волосами и толстыми, увитыми венами предплечьями.
О'Хара сел на пол и прислонился спиной к стене, за которой гудели двигатели.
— Как же это Рейнхардт не придумал тебе работу на эти два дня? — спросил О'Хара. — он очень не любит, когда люди бездельничают.
— Это точно, — кивнул Гринелл. — Вечно заставляет нас работать до упаду.
Ларри нахмурился. Космонавты всегда ворчали на капитана. Но ему было трудно принять это. Всю свою жизнь, еще с детства живя с отцом, и позже в Академии, он учился уважать своих офицеров.
— Может, он просто забыл обо мне. Он...
Но О'Хара уже не слушал. В его руках появилась гитара, и пальцы прошлись по струнам. Зазвучали аккорды. Он уставился в никуда и запел мрачным, резонирующий басом:
Гринелл подхватил эту песню. Голос его был глубоким и твердым, но в нем появилась мелодичность и грубая нежность, которая всегда слышится в голосах космонавтов. И Гринелл пропел:
Громкий щелчок динамика перебил его:
— Внимание! Всем разойтись по своим местам, — раздался чей-то голос.
Ларри с тревогой огляделся. Он знал, что должен вернуться в свою каюту. Невыполнение приказа создало бы ему проблемы. Когда дается приказ: «по местам», то нужно немедленно возвращаться в свою каюту. Но ни один из чернорабочих не шелохнулся, ни один не выказал ни малейшего признака того, что услышал объявление, тогда Ларри решил последовать их примеру и проигнорировать распоряжение. Он решил дождаться повтора «по местам» и только тогда уйти. Он знал, как сидящие рядом с ним люди относятся к власти капитана Рейнхардта, и не хотел, чтобы они подумали, будто им легко помыкать.
— Что-то слишком мрачную песню вы завели, — сказал Боггз, который редко когда вступал в разговор.
О'Хара ничего не ответил, но пальцы его замелькали, и понеслись дикие аккорды. Он откинул голову назад и проревел:
Это была знакомая баллада, имевшая сотни версий, которая являлась неофициальным гимном космонавтов. Ларри присоединил к хору свой ясный баритон, то же сделал Боггз, а затем и Гринелл.