Подняв меня на ноги и увлекая за собой, она вытащила мою рубашку из брюк. По коже пробежал холодок, волоски встали дыбом. Она отвела меня к постели. В ее походке было что-то, от чего я не мог оторвать глаз. Поцеловав, Джинан толкнула меня на матрас. В ровном свете ламп гобелены мерцали позолотой. Джинан отдала команду, и свет померк; остались лишь аварийные огни и красные фонарики над выходом и дверью в ванную.
– Думаешь, я позволю им разлучить нас? – прошептала она, сбрасывая рубашку.
Под ней ничего не оказалось, высокая грудь вздымалась с каждым вдохом. Джинан опустилась на меня.
«Тебе не оставят выбора», – едва не вырвалось у меня, но язык Джинан уже проник ко мне в рот, и все остальное тут же стало неважным. Ее пальцы скользили по моим волосам и телу. Я нашел рукой ее мускулистое бедро, расстегнул брюки, и Джинан зарычала, сжав меня сквозь ткань. Я выдохнул и обхватил ее лицо ладонями. Попробовал перекатиться на нее, но Джинан не поддалась. На мгновение я увидел так хорошо знакомые мне милые черты, высокие скулы, насмешливые глаза под копной вьющихся черных волос.
– Даже не думай, – сказала она и одной рукой припечатала меня к постели.
Поцеловав мои губы, подбородок, кадык, она убрала руку, которой прижимала меня. Все это напоминало спарринг. Ее волосы скользили по моей коже, щекоча до зуда.
Холодность моя растаяла.
Говорят, древние верили, что Вселенная однажды сожмется. Время обратится вспять, и мир вернется к своей первоначальной форме булавочной головки, на которой танцуют ангелы. Мне на мгновение показалось, что это уже случилось: все миры за пределами нашей постели и каюты исчезли, а мироздание смогло уместить в себя лишь Джинан и меня. Все остальное – сьельсины, Крашеный, Империя, Джадд, Бассандер и Отавия… даже Гхен, – все потонуло в свете Джинан, как начало времен в реликтовом излучении. Я всецело отдался страсти момента и рукам Джинан. Я любил, мы любили друг друга, и все в нашем мире было соткано из любви – пусть лишь на этот короткий миг. Это был рай для двоих. Отгороженный от остального мира сад.
Но в каждом райском саду есть свой змей, и света не бывает без тени.
Это не продлилось долго. Я не выдержал.
Так не могло продолжаться вечно.
Ничто прекрасное не вечно.
Даже на вкус Джинан оставалась солдатом. С привкусом железа и пота. Ее литое тело напоминало бронзовые статуи, изображавшие икону Ярости на алтарях Капеллы. Изнуренные, мы молча посмотрели друг на друга, предчувствуя очевидное: возвращение положит конец нашим отношениям, этим ночам.
В уголках рта Джинан виднелись морщинки. Морщинки, которые обычно сглаживал смех. Морщинка тянулась и между ее черными бровями, идеально ровная линия, словно прочерченная каким-то логофетом в знак признания ее тяжелого бремени. Это бремя Джинан снимала с себя на короткие часы, но никогда о нем не забывала. Раньше я вздрагивал, думая о том, как сам выгляжу в этот миг. Теперь перестал. Читатель, за годы изгнания я столько раз просыпался в холодном поту, дрожащий и одинокий!.. Есть ноши, которые нельзя сбросить даже во сне.
Мне нет прощения за то, что я сделал. Даже после смерти мою могилу будут попирать за это.
Глава 11
Твое величество
Медтехники Отавии доложили мне, что Сиран вывели из фуги, но я все равно на полтора дня отложил визит на «Мистраль». Я говорил себе, что еще скорблю, что еще не забыл жутких безжизненных глаз СОПов и того, как они двигались, даже будучи порубленными на кусочки. На самом же деле мне не хватало смелости встретиться с лучшей подругой Гхена. Здоровяк и Сиран были мирмидонцами, вместе были преступниками и заключенными и вместе последовали за мной с Эмеша. Гхену это стоило жизни.
«По нужде они бы пошли за кем угодно, – прозвучал во мне голос с интонациями Тора Гибсона. – Не вини себя за то, что предложил им путь, где бы он ни окончился».
«Горе – глубокая вода, – сказал я себе уже собственным голосом. – Горе – глубокая вода».
Мы – я и Хлыст – пересекли на шаттле статическое поле и направились к меньшему из наших кораблей. Длиной триста пятьдесят метров от кончика носа до края кормы, похожий на наконечник копья, «Мистраль» сиял, будто серебряный слиток у костра. Как и «Фараон», он был угранской конструкции и, судя по дате на регистрационной табличке, заложен еще в те времена, когда на этой далекой планете правили короли. Быстрейший из наших кораблей, «Мистраль» развивал скорость, восьмикратно превышающую световую. «Фараон» превосходил скорость света от силы в шесть раз.
– Пойти с тобой? – спросил Хлыст.
Мы сидели вдвоем в кормовом отсеке, отделенные от пилота перегородкой. Гул турбин лишь усиливал гнетущую тишину.