Выбрать главу

Давид остался один.

Он снова сел на постель, вскрывая банку пива, сделал несколько глотков и разорвал пакет соленых палочек. Положив рукопись приятеля на колени, Давид снова принялся разбирать каракули Влаха Скавронски. Болото Влах списал один к одному. Было, все было - и мечтатели кувшиночные, и рассуждения об избранности, и проекты грандиозные, и тиран долгоносый, выщипывающий цвет нации острым клювом службы безопасности... Влах, Влах, бесшабашная твоя голова!

"Первое потрясение на болоте случилось, когда заблудившиеся охотники со зла застрелили цаплю. В ту пору лягушки высыпали на берег, безбоязненно и радостно обнимаясь, и с криками: "Конец тирану!" - провозгласили на болоте отныне и вовеки республику. Каждая лягушка мнила себя заговорщиком, и нашлись такие, что писали уже мемуары о своем участии в убийстве тирана посредством предупредительного кваканья охотникам.

Начался период вольного существования. Кувшинки заполнились праздно рассуждающими философами, слагались и исполнялись бесконечные оратории, а на теплых кувшиночных листьях в академической заводи уже шептались о необходимости всеобщего заболачивания суши для получения безмерного комариного поголовья.

Живя в безопасности, лягушки окончательно уверовали, что являются избранным народом. Отложив прожекты всемирного заболачивания, лягушиный народ нашел-таки достойное применение своим силам. Удумали мыслители кувшиночные прорыть от болота канал и соединить тем каналом болото с бегущей неподалеку рекой, что по всем расчетам должно было приманить к болоту речных комаров и тем создать для лягушиного поголовья своеобразный Эдем.

И закипела на болоте великая работа!

Строители гибли тысячами, но истово исполняли мечту лягушачью и добились-таки того, что вошли в болото воды речные, разбавив мутную затхлость его.

Но хотя больше стало комара на болоте, не было в том радости лягушиному народу, потому что принесли воды речные в болото великую по размерам и безмерную по жестокости щуку.

И стала та щука тираном лягушиного народа заместо убитой цапли!"

Ну, Влах! Давид вдруг обнаружил, что пиво в жестянке кончилось. Он отложил рукопись и вскрыл новую банку.

В дверь постучали.

- Войдите! - Давид сел, нащупывая ногами сброшенные туфли.

- Литературные гении изволят почивать? - громогласно осведомился вошедший.

Давид вздрогнул от неожиданности.

На пороге стоял Влах Скавронски - молодой независимый литератор, и под правым глазом его фиолетово высвечивал обширный синяк.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В зале притушили свет.

Под экзотическую слащавую музыку модного в это лето шлягера на сцену выплыли длинноногие лохматые девы, едва прикрытые лоскутьями, символически обозначающими трусики. Вслед за музыкой девицы потянулись в зал, покачивая крутыми бедрами, проходили мимо столиков, и Давид чувствовал смешанный терпкий запах духов и женского пота. Запах этот заставлял мужчин чувственно раздувать ноздри и зажигал нескромностью взгляды посетителей ресторана.

Давид смотрел на Скавронски. Влах потягивал из высокой рюмки коньяк и разглядывал девиц.

В номере Скавронски долго отказывался от авторства, потом поморщился и неожиданно для Давида сказал:

- Не убеждай, что это я написал такой злобный политический пасквиль!

- Влах, - спросил Давид, - разве ты когда-то писал не политику?

Скавронски усмехнулся.

- Это было ошибкой, - сказал он. - Главное - это юмор. Не обязательно над кем-то издеваться. Вместо этого можно весело посмеяться вместе.

Он хотел разорвать листы рукописи, но Давид не позволил ему этого сделать.

Сейчас они вместе сидели за столиком и рядом с ними были Бернгри, медленно пьянеющий Блох, а на сцене пел полуголый певец в черном кожаном переднике и в напульсниках, блестящих от множества заклепок.

Низкий густой голос его, звучащий под вкрадчивую музыку, будоражил все то, что скрывалось в темных закоулках подсознания слушателей.

- Иди ко мне! - пел певец, потрясая сильными и властными руками. Его грубое лицо было полно мужской силы. - Иди ко мне, и мы достигнем острова счастья! Хочешь испытать настоящее блаженство? Иди ко мне!

Танцовщица легко присела на колени Давида. Он ощутил острый запах ее надушенного и напудренного тела, почувствовал желание, и женщина угадала это, на мгновение прижавшись к мужчине твердой обнаженной грудью.

- Иди ко мне! - прощально загремел па сцене певец, потрясая бутафорскими цепями. - Иди ко мне, если хочешь проснуться счастливой! Если ты хочешь быть любимой всегда - иди ко мне!

Танцовщицы начали сходиться к сцене, словно шли на зов неистовствующего там самца.

- Иди ко мне! - уже животно хрипел певец, стоя на коленях. - Иди ко мне! - И к нему приближались тоненькие фигурки танцовщиц.

Свет на мгновение погас, а когда вновь загорелся, то сцена была пуста, и только запах духов, еще не перебитый сигаретной гарью, напоминал о женщине, секунды назад сидевшей на коленях Давида.

На освещенной сцене появился лысоватый невзрачный саксофонист. Музыкант начал выдувать из своего инструмента замысловатую тягучую мелодию.

Было что-то фальшивое в веселье зала. Давид огляделся.

Лысые и лохматые, сияющие обворожительными улыбками и шамкающие беззубо, толстые, полные, худые, задумчивые и энергичные, знакомые, полузнакомые и совсем незнакомые люди окружали его. В зале стоял приглушенный гул голосов, звенели фужеры и рюмки, ложки и ножи, скрежетали по фарфору тарелок вилки, поднимался к потолку густой сигаретный дым, и даже невозможно было представить, что где-то в пригородах Бейлина падали во рвы окровавленные люди, а деловитые жандармы в черной униформе посыпали трупы вонючей хлоркой, что именно в этот момент, разваливаясь на куски, падал к земле истребитель, сбитый меткой партизанской ракетой, что где-то умирали, плакали над мертвыми, что где-то кричали в предсмертном ужасе, в то время как здесь пили, жрали, снова пили, и снова жрали, не вспоминая о чужой боли.

Изможденный старик, искавший на лагерной помойке картофельную шелуху, был разительно не похож на нынешнего респектабельного Бернгри, потягивающего коньяк в ожидании очередного пикантного зрелища. Затравленный издевательствами охраны молодой парень с тоскливыми безумными глазами был абсолютно не схож с ухмыляющимся, не верящим ни в бога ни в черта Влахом Скавропски. Седенький писатель, смакующий за соседним столиком пиццу, в лагере был похож на маленький живой скелетик и получил там прозвище Дух, которое настолько прилипло к нему, что в Авторском Союзе после освобождения из лагеря его никто не называл иначе.

"Неужели мы все прошли через лагерный ад?" - подумал Давид.

Правые и леные, умеренные, радикальные, клерикальные, левацкие, прокоммунистические, анархистские, верующие и атеисты, пишущие гениально и марающие бумагу, - все они были сегодня собраны в одну свору, которая пила и жрала, не бросаясь в привычные драку и склоки, потому что чувствовала запах крови и свежей хлорки, от которых уже отвыкла.

Для чего их собрали здесь? Глава Государства был слишком рационален, чтобы позволить себе роскошь бесцельно содержать в райской неволе писак, которых он нисколько не уважал и более того - некоторых ненавидел.

Генерал Стан. Глава Государства. Великий Кормчий нации, правящий веслом мудрости в бурных потоках современности. Так его назвал в своем выступлении председатель Авторского Союза?

Исподволь пробираясь к власти, от начальника финансового управления армии до министра финансов, от министра финансов до референта по государственному строительству и далее к референту по иностранным делам, к министру обороны страны, он, взяв власть над армией в свои руки, неожиданно укусил своего благодетеля. В один день он занял место укатившего с отдыхом на Багамы полковника Огу, объявил себя пожизненным президентом, присвоил себе очередное генеральское звание и объявил своего предшественника государственным преступником, навсегда запретив ему въезд в страну.

В течение года он ликвидировал все остатки свобод, еще сохранявшихся по нерасторопности полковника Огу.

Изощренный в финансовых вопросах, новоиспеченный диктатор надумал оздоровить экономику страны, продавая государственную территорию иностранным концернам, за что получил и народе титул Главного Продавца Родины. Потерпев неудачу в бизнесе, генерал Стан начал шарахаться из крайности в крайность, что привело к росту безработицы, крестьянским выступлениям и образованию Фронта Национального Освобождения.