Михаил Веллер
Режиссер в эротике
Нет ничего ошибочнее, чем представление о народе на основе анекдотов и мимолетного знакомства с его выпивкой и закуской. Чем больше выпивки и чем меньше закуски, тем ошибочнее представление.
Теперь представьте себе российского туриста, который в добрые советские времена посещал Эстонию, эту маленькую свою Швейцарию, и там не пил. Наше воображение утеряло границы в фантасмагориях последних лет, но представить себе такое все-таки отказывается. Тароватый гость пересекал эстонскую границу, прозрачную до полной необнаружимости и условную, как число «пи», имея обдуманный план. План открывался питьем горячего глинтвейна в романтичной подземной трубе под названием «Каролина», развивался дегустацией фирменного сорокапятиградусного ликера «Вана Таллин» в варьете с запретным почти стриптизом, догружался приемом доброго пива и злой водки в сауне гостиницы «Виру» и достигал кульминации большим боевым разворотом в ресторане «Глория», славным вышколенной обслугой. И когда утомленный счастьем боец рушился мордой в салат, ледяную вежливость официантов он и расценивал последним проблеском сознания как вялость и унылость темперамента. Способность к сравнительному анализу покидала разгоряченный и остывающий мозг последней, и это сравнение было не в пользу эстонцев: дома в такой ситуации он успел бы увидеть каждым глазом сноп летящих звезд толще, чем на картине Героя Социалистического труда художницы Мухиной «Колхозная жатва».
Таким образом, темперамент регулярно путается с привычкой кричать, дергаться и по кратчайшей прямой стремиться к физическому контакту с партнером. Образцом темпераментного мужчины турист считает неаполитанца, случайно севшего на трансформатор высокого напряжения, не оставляя при этом попыток руками попасть в карман вышеупомянутого туриста. Заметим, что зимой тридцать девятого года этнические собратья эстонцев, финны, тоже не кричали «ура» или «банзай», предпочитая сидеть тихо и стрелять молча, и результаты их сдержанного темперамента озадачили даже одного очень известного сына темпераментного грузинского народа, каковой сын и сам отличался замечательной выдержкой. В отличие от крикливых арабов и бешено жестикулирующих итальянцев, воевали финны исключительно. Это к тому, что пар у эстонцев есть, у них просто со свистком плохо.
Теперь делается понятнее, почему жена Георга Отса, отчаявшись в душевных качествах гинекологов, со слезами просила у проктолога справку, что ей нельзя, как сегодня выражаются, иметь анальный секс. Вне оперной и эстрадной сцен великий певец издавал мало звуков. Сын работяг и сам работяга, он предпочитал действовать без лишних слов. Не боясь конкуренции, тут он предпочитал, чтобы звуки издавали другие. А поскольку талант всегда замешан на темпераменте, в таланте же его никто и не сомневался, есть все основания посочувствовать его жене. Отс был Народным артистом, избалованным потаканием властей, и никакая цидулька от районного лекаря не могла воспрепятствовать отправлению его эстетических потребностей. В конце концов, навязчивой идеей жены стало постричься в монахини.
Отчаявшись, она пыталась опередить свое время и увильнуть от исполнения законных обязанностей таким изощренным ходом, как формирование у мужа представления о престиже и высоком смысле нетрадиционной сексуальной ориентации в мировых кругах вокалистов. Она ударилась в педагогику. В доме замелькали мальчики. И однако выходные выпадали ей гораздо реже, чем того требовала надорванная психика и прочие части тела. Зоркие глаза Отса неукоснительно замечали все, что шевелится.
Не заметить же Эви Киви было невозможно, а шевелилась она так, что по сравнению с ней газель выглядела газонокосилкой, страдающей болезнью Паркинсона. Она и сейчас еще ничего, а в девятнадцать лет при виде юной старлетки эстонские мужчины увеличивали паузы в разговоре с обычных трех минут до полного забвения предшествующей фразы. Там была золотая грива, эмалевые глаза, невинно-чувственный рот, точеная фигура и ноги непосредственно от бюста.
Короче, как там про лед и пламень, стекло и камень, в чего-то разверстую угль пылающий водвинул, швейная машинка с электрическим приводом, и вообще в это самое время на Балтике произошел ураган, срывающий с домов все, что с них можно было сорвать, сметая ограды и кидая телеграфные столбы; история достопамятная старожилам. Это была любовь, и это была страсть.
В один из кратких периодов, когда стрелка барометра мирно указывала затишье, влюбленная пара зашла позавтракать в кафе. Это известное кафе называлось тогда «Москва» и располагалось на площади Победы. Сейчас это, наоборот, площадь Свободы, просторное же кафе, придавленное «Таллинн Банком», сократилось до размеров кукиша с умышленным названием, которое невозможно запомнить не эстонцу в третьем поколении.
Это было необыкновенное по изыску и бесприютности кафе. Там пахло парижской белоэмиграцией, обнищавшей до уровня последней чашки кофе. Европейский сквознячок студил зал. Улыбки чистеньких официанток выглядели наклеенными без старания. Нагое электричество падало на черные деревянные столы, и стерильный воздух отдавал пустотой и самоубийством. И струнный квинтет пилил классику. Здесь работали немолодые и чинные музыканты филармонии. Они играли хорошо, но неким необъяснимым образом все ноты ввинчивались в пространство по отдельности, и казалось, что каждая струна исполняет свои обязанности независимо от остальных. Эстонцы вообще большие индивидуалисты.
Серые туманные клочья ломились в стеклянную стену, и готические острия соборов неслись сквозь них. Утро было мокрым, хотя скорее мокрым был уже полдень.
И вот две звезды озарили своим светом и теплом эту хренотень. Шампанское вспенилось, кофе задымился, горячий шведский бутерброд зашкворчал, и млеющая фициантка попросила автограф.
Через полчаса звезды отбыли, влекомые законами небесной механики по своей ослепительной орбите, и в пустом кафе остались на память скромным землянам запах дорогих духов, заграничных сигарет, королевские чаевые и грязная посуда. И млеющая официантка не сразу поняла, что мешает ей наводить порядок.
А мешало ей то, что на спинке стула висела черная сумочка крокодиловой кожи.
Умственно травмированная близостью к великим людям, официантка сообразила наконец, что к чему, вновь обретенная реальность открыла ей нехитрую связь вещей в природе, она схватила сумочку и бросилась к двери, ломая каблуки. Но посетители уже исчезли.
И вот тут официантка, душа наивная и восторженная, промашечку сделала. Ей бы сумочку гардеробщику сдать, и забыть про это. В обязанности гардеробщика входит хранить забытые посетителями вещи и возвращать их владельцам либо сдавать в бюро находок.