Участвующие начали шумно вылезать из-за парт.
— Елена Исидоровна, — процедила сквозь зубы уже бледная Ведьма со скрытым бешенством. — Дети никуда не пойдут. У нас контрольная. Работа. За четверть.
Участвующие шумно сели на свои места. Зарубницкая хищно оскалилась. Косметика легкой пылью осыпалась с ее лица на школьный линоллиум.
— Пойдут, Нина Васильевна, — отчеканила Зарубницкая с металлом в голосе. — У меня приказ директора.
Участвующие вновь зашевелились.
— Директор не может приказать сорвать учебный процесс. На уроке никто. Никуда. Не пойдет.
Участвующие совсем растерялись. Зарубницкая и Ведьма сверлили друг дружку глазами как два хищных зверя. Класс замер. Это была битва чудовищ. На лицах педагогов еще висели лицемерные кукольные улыбки, но в самих лицах уже не было ничего человеческого. У обеих под кожей что-то шевелилось. Казалось, они вот-вот превратятся в мутантов.
Зарубницкая вздохнула и широко оскалилась. От ее оскала у кого-то тут же случился приступ эпилепсии.
— Как знаете, Нина Васильевна, — сказала она уже спокойно. — Но учтите, что вы нарушаете приказ директора и срываете репетицию концерта общешкольного значения.
— Контрольная работа важнее.
— После урока все участвующие в актовый зал, — объявила Зарубницкая.
— До свидания, Елена Исидоровна, — Ведьма намеренно выделила «Елена».
Зарубницкая ушла, хлопнув дверью громче обычного.
— Продолжим, — сказала Ведьма нормальным голосом. К ней возвращался человеческий цвет лица.
Плохой день понедельник, подумал Гена, особенно для концерта общешкольного значения.
Гена сделал глоток пива и нажал кнопку звонка на мощной двери.
Открыла Юля. Она была одета как неформалы обычно одеваются когда холодно — черные ботинки, черные джинсы, свитер под шею, косуха. Похоже, недавно пришла и не успела переодеться. Или собралась выходить. Она как-то изменилась — осунулась, черты лица стали острее, линия губ тоньше, глаза блестели. Если у нее и правда какая-то болезнь (Гена допускал такой вариант), то это — последняя стадия.
Она молча его рассматривала. Гена выглядел как футбольный фанат после неудачного махача — подбитый глаз, опухшая губа.
— Ты оказалась права, — сказал Гена. Он поднял бутылку. — Вот. Пиво уже попробовал.
В ее глазах что-то мелькнуло. Она шагнула, обняла его за шею и поднявшись на носочки, поцеловала в разбитые губы. Это было серьезный поцелуй, как надо. Гена положил руки на ее бедра.
Горик появился как торнадо. Он отшвырнул Юлю в сторону и с утробным рычанием, как бешеная собака, смотрел Генке в глаза. Гена поймал себя на мысли, что ему почему-то не страшно.
Он выдержал свирепый взгляд Горика, подмигнул ему, улыбнулся и сказал:
— Теперь не страшно сдохнуть.
Теперь в самом деле, было не страшно.
Горик крикнул что-то неразборчивое, оттолкнул Гену и убежал. Где-то недалеко звякнула калитка. Гена с неудовольствием заметил мокрое пятно у себя на рукаве:
— Твой Отелло разлил на меня пиво. Ты там нормально?
Юля вылезла из кучи курток и пальто.
— Зачем ты пришел? — спросила она жестко.
Она враз стала серьезной. Не дожидаясь ответа, она ушла в комнату. Гена закрывал за собой дверь.
— Зарубницкая сказала, в понедельник будет концерт! — кричал он ей через коридор. — Приглашала всех поучаствовать!
Он вошел в комнату. Там был бардак. Юля сидела с ногами на подоконнике.
— Ну я и решил поучаствовать…
Она с отсутствующим видом смотрела в окно. Гена поднял с пола инвалидное кресло, сел на него и откатился по битому зеркальному стеклу. Захрустело.
— Я научился ненавидеть, — сказал он серьезно. — Я понял, что ты права. Там нет людей, которые бы заслуживали жизни.
— Я вижу, ты подрался. С кем?
— С Мамаем.
— И ты понял, что не сможешь дать отпор? — она все так же не смотрела на него.
— Нет. Понял, что смогу.
Она, наконец, повернулась к нему:
— Тогда на хуя тебе все это?
— А я уже не хочу просто дать отпор. Я хочу перестрелять всех этих мудаков.
— Так тебя ж застрелят. Или посадят. Дай бог, чтоб застрелили.
— Мне похуй.
— Хорошо подумай. Оно тебе надо — ломать свою жизнь?
— Я что-то не пойму, чья вообще это затея…
Она молчала. Он вдруг понял, что она уже не уверена, что может сама от всего отказаться. Он понял, что сейчас, если бы захотел, смог бы от всего ее уговорить…