Красный снаряд пролетает возле моего плеча. Я бы и рад его поймать, но реакция сейчас не та. Даже не оборачиваясь, чтобы взглянуть, что там с яблоком, я вопросительно смотрю на Инхо. Если он захочет уговорить свою компанию – он уговорит.
– Мишель, что думаешь? – спрашивает он Белого.
«Мишель», «Нишкин»… Концентрация сладости в воздухе растет с каждой секундой. Интересно, откуда вообще пошла эта странная традиция – выражать симпатию, коверкая имена?
– Беседы с бедствием вести не очень мудро, – гудит Белый.
Я уверен, что Павла Имберис на своих занятиях задает ему сложные вопросы исключительно ради того, чтобы послушать, как он будет укладывать ответы в эти свои стихофразочки. И я ее понимаю.
– Ю-Ю? – продолжает опрос Инхо.
– Отчасти Мишель прав, но… Я готова выслушать хоть эпидемию гриппа, если она однажды заговорит. Так что и тут… попробовать можно. По-моему.
– Значит… – Инхо задумчиво щурится, снова дергает себя за ухо. Мне вдруг приходит в голову, что его глаза похожи на два кусочка янтаря, в которых застыли букашки зрачков. – Значит, двое «против» и трое «за». Если хочешь поговорить, заглядывай в архив после занятий. А если передумаешь – не заглядывай. Мы не обидимся.
– Тогда до вечера.
Подбираю безвинно пострадавшее яблоко. Трогаю его помятый бок. Укладываю обратно в сумку. И думаю о том, что эта затея потребует от меня немало лицедейства и выдержки.
А я так устал.
В этой части истории я расстаюсь с чем-то важным. И что-то важное приобретаю взамен
До сих пор я ни разу не заходил в архив Песочницы. Даже для того, чтобы взглянуть на бумажные книги. Тем более что их там, насколько я знал, не так уж и много – всего десяток стеллажей, и каждая книга упрятана в стеклянный футляр, который можно отпереть только имея убедительный академический повод и ключ-код от ментора. Ни потрогать, ни полистать, ни понюхать… Так стоит ли впустую дразнить себя разглядыванием корешков?
И все же, оказывается, я напрасно так долго игнорировал это место. Тут приятная атмосфера: теплый сливочный свет, который так и тянет намазать на чуть подсохшую горбушку, а на стенах – копии иллюстраций из старинных бестиариев. И даже ровные ряды поблескивающих книжных саркофагов добавляют этому помещению строгого обаяния.
Правда, вместо каких-нибудь занятных архаичных стульев – стандартные гелевые кресла. Зато приятных оттенков – пыльной травы, терракоты и вечернего неба.
Я знаю по крайней мере две местные орфейни, которые пыжатся создать подобную атмосферу, а получается у них хвост от лысого мантикора.
Здесь же хочется глубоко вдохнуть – и долго не выдыхать. А еще – ходить, заложив руки за спину и наблюдать за тем, как блики играют в догонялки на блестящих поверхностях. Или просто развалиться в кресле и долго молчать в потолок.
Может, я бы и занялся чем-то этаким, если бы не рыцуцики, которые меня уже ждут. Архив как будто чуть-чуть подсветил каждого из них изнутри. Хрупкую – ткни и сломается – Юну в грозовом облаке волос. Живую глыбу Белого, который, со своими темными глазами, смуглой кожей и каштановой шевелюрой, – ходячий оксюморон. Торчащего углами во все стороны Рура. Инхо, такого прямого, будто его постоянно тянет вверх невидимая веревка. Литые косы Венц.
– Уютненько тут у вас, – миролюбиво начинаю я.
Поддержать беседу никто не спешит.
Я подтягиваю к себе ближайшую гелевую каплю и располагаюсь поудобнее.
– Ладно, обойдемся без предварительных ласк. У меня сложилось впечатление, что вы пытаетесь вычислить Стрелка. Правильно сложилось?
– Прежде чем отвечать, хотелось бы понять, зачем тебе этот ответ. – Как и ожидалось, Инхо не спешит откровенничать.
– Хочу выяснить, кто в меня стрелял. Ну, или убедиться в том, что пиджаки до сих пор не преуспели потому, что это действительно трудная задачка. И часть меня – назовем ее, допустим, интуицией – считает, что дело пойдет быстрее, если… объединить усилия. С вами.
Рыцуцики переглядываются. Юна топит пальцы в своем черном руне, Рур морщится и качает головой, Венц завязывает узлы на одной из кос. Белый, как обычно, сохраняет невозмутимость монумента. Озвучивает общие сомнения Инхо:
– Неожиданно. Ты ведь понимаешь, что мы… привыкли ожидать с твоей стороны подножки. И будем ожидать. Вряд ли это хорошая основа для какого-либо совместного дела.
– Спасибо, мы как-нибудь сами, – поддакивает Рур.
В принципе, можно подниматься и уходить. Но я пропускаю медные пряди между пальцами и пробую еще раз: