Профессор вернулся уже с напитком. Это оказалось именно кофе, именно с молочным порошком и — представьте себе — кокосовой стружкой.
– Идем, надо поговорить, – коротко бросил он и повел Ри Эль к столику, который одиноко прятался за колонной.
Они сели друг напротив друга, и профессор уставился на нее так же мутно, как вся прочая публика. «Может, дело в освещении?» – подумала Ри Эль. А еще она подумала, что ей-то Ми Ра Ниль ничего не купил. Значит, разговор предстоит серьезный и расслабляться нельзя.
А музыка между тем играла заводная. Гармоника весело вторила слетевшему с катушек саксофону. Ударные выбивали отвязные ритмы. А потом в какой-то момент музыка вдруг стала набирать обороты, понеслась всё быстрее и быстрее. И вот звучит уже далеко не веселая, а больше какая-то шаманская, мистическая, колдовская импровизация.
Глаза собеседника от этих звуков сделались темнее, зрачки расширились. Ми Ра Ниль застыл в неком подобии транса, словно он не человек вовсе, а кровожадная кобра, замершая перед броском.
Почему он молчит? И зачем они остановились в «Темном омуте»? Нельзя было, что ли, выбрать «Озорников»? Или, скажем, уютные «Чайные истории»?
«Почему вы так смотрите, профессор? Хотите измельчить меня в приправу и всыпать в чан с варевом для коктейлей «Сотти»?»
– Ты волнуешь меня, – хрипло проговорил профессор, не сводя с нее глаз. – Не проходит ни дня без мыслей о тебе. Это какая-то напасть.
Ри Эль еще после первой реплики содрогнулась.
– Напасть, – согласилась она. – На вас плохо влияет духота кабинетов академии. Наверняка всё из-за духоты. Вам бы чаще выходить проветриться. А то, знаете, со временем в таких условиях падает производительность труда.
Язык плёл чушь без остановки. Умолкнуть сейчас — значило сдаться на милость непредсказуемых порывов Ми Ра Ниля. Почему непредсказуемых? Да потому что люди, ослепленные любовью (или иллюзией любви), совершают поступки, которые порой не поддаются логическому анализу.
– Ой, – сказала Ри Эль, отодвигаясь вместе со стулом. – Мне пора бежать. Маяк, знаете ли, не может долго простаивать без смотрителя. – Добавила она и нечаянно стукнулась бедром о колонну.
Профессор привстал. Ри Эль потерла ушиб, подхватила сумку и быстренько-быстренько, лавируя между столов, без оглядки устремилась к выходу.
Снаружи ее поджидала буря низкого пошиба. Такие серьезных разрушений не несут, лишь пустят пыли в глаза и скроются. По улицам носились стены из песка. Налетит одна стена — осядет. Налетит другая — снова осядет. И так без конца. Надо быть везунчиком, чтобы правильно подгадать момент и улизнуть из укрытия, пока у бури не случится нового «приступа». Потому что иначе ветер собьет тебя с ног, а мелкодисперсным песком залепит и глаза, и нос, и рот. Даже несмотря на защитную повязку.
Ри Эль везучестью не отличалась. Стоило ей выбежать наружу, буря набросилась с распростертыми объятиями. А потом кто-то сжал ее в куда более ощутимых объятиях и, совершив при этом манёвр, вернул беглянку в полумрак «Темного омута». Звякнул и захлебнулся дверной колокольчик. Ри Эль открыла глаза.
– Не убегай от меня, ладно? – прошептал Ми Ра Ниль так близко, что занялось дыхание. – Прости, я слишком многое себе позволяю, – заранее извинился он. И накрыл ее губы поцелуем.
Люди-песчанники, люди-грозы и подозрительные личности в балахонах дружно обернулись в их сторону. Бармен уронил бокал. Застигнутое врасплох сердце Ри Эль за секунду догнало темп мистической импровизации, которая громыхала на подмостках.
Ох и влипла же ты, крошка! Увязла по самые уши.
Глава 6. Катастрофически предан
Преданность и предательство -
ветви одного дерева.
Если ты верен, приготовься к тому,
что тебя растопчут.
Единственно верная точка опоры—
безраздельная верность себе.
Иамир, страж лаборатории Феноменов
Каждое утро принцесса Мираж берет в руки нож и тщательно, сантиметр за сантиметром, срезает со своей кожи цветы. Она знает их по именам: желтая хохлатка, шиловидные флоксы, гвоздика-травянка, горец, ладонник. Упрямые, неистребимые. Пустив корни под кожей, они прорастают наружу и всего за ночь распускаются яркими соцветиями. Ничто их не берет.