Интересно, как он там сейчас? Неужели завел себе новую пассию и признается ей в любви четырехстопным ямбом?
Джессамина вспомнила приземистое здание, где пол внутри был сплошь стеклянный и разбит на секторы. Ступишь на сектор — и небо-под-полом разверзнется, и приблизится земля средних миров, чье-нибудь государство, или остров, или заброшенная деревня. Как живут в средних мирах? Плохо и еще хуже. Что свойственно обитателям средних миров? Правильно, зашоренность, отсутствие сострадания, окаменелость сердца и всё в том же духе.
Так учили и продолжают учить в школах высших миров. Создания уровнем ниже недостойны вашей симпатии. Над ними можно ставить эксперименты. Их земли и души позволено подвергать всяческим испытаниям. Всё равно что ставить опыты на муравьях.
Опыт провален? Что вы, что вы! Не принимайте близко к сердцу!
Нет, однозначно, те, кто стоит у власти в империи за горизонтом, круглые дураки. Может, и хорошо, что Джессамина сбежала оттуда без лишнего шума. Отправили бы за ней капсулу-преследователя, вернули бы назад. А там добро пожаловать в тюрьму в качестве изменницы. Но, если говорить откровенно, тюрьма — это еще цветочки.
Джессамина сбежала из-за горизонта, когда главарей повстанческой армии — мужчину и женщину — сослали без права на возвращение, стерли им воспоминания, низвели до уровня клеточных сгустков и поместили в среду, пригодную для развития. Эти двое были обречены на жизнь — но уже далеко не такую лучезарную, как та, которую они вели за горизонтом. Они заново родились в средних мирах беспомощными младенцами, росли в неведении, бедности и страданиях. Оба — беспризорники, без крыши над головой. С одной только мыслью: «Почему я?»
Сейчас они выросли и наверняка обзавелись приемными семьями. А может, даже обрели верных друзей. Джессамина ждала, долго ждала, когда сможет встретиться с главными бунтарями. Она должна вернуть им память, рассказать, кто они на самом деле и зачем нужен артефакт. Помочь им вернуться за горизонт, чтобы возобновить борьбу и победить наконец. Победить безоговорочно.
Власть империи должна быть свергнута. Больше никаких опытов над людьми из средних миров. Больше никаких катаклизмов.
Поэтому иди, принцесса Мираж. Иди сквозь пустыню, береги воду, не растрачивай попусту силы. Они тебе еще пригодятся.
Пустынный змей Фаргар размышлял в несколько ином ключе. Он легко и непринужденно рассекал пески при помощи своего мясистого заостренного хвоста. Носил модный сюртук на своем мощном торсе, по перстню на крепких пальцах рук (имелись бы ноги — носил бы и на ногах). Принюхивался носом, который все его троюродные тетушки и дядюшки в унисон признавали породистым. Почему троюродные? Да потому, что двоюродных и родных Фаргар съел еще в безудержную пору юности, прежде чем ему — на расстоянии, конечно — втолковали: своих есть нельзя.
Это потом он уже возмужал, проникся философией предков и вековыми традициями. Стал чтить семейные ценности и изрядно отощал. Потому как давненько не закусывал человечинкой.
Фаргар прислушался своим — без сомнения породистым — ухом. Уловил бульканье воды во фляге, урчание желудка. И поплыл по барханам к вожделенной цели, сверкая на солнце чешуйчатым серебристым хвостом.
Хвост был первым, что заприметила Джессамина. Она поднялась с колен, прищурилась, после чего в ужасе прислонилась к первой попавшейся скале. Проклятье. Ее запах учуяли. Какая жалость, что все ее сверхспособности, вроде превращения в невидимку, испарились, едва она пересекла черту, разделяющую миры.
С поверхностью скалы не сольёшься. Кактусом не прикинешься. А этот змей — принцесса слыхала о нем из рассказов кочевников — самая подлая, самая хитрая и безжалостная тварь во всей белой пустыне.
– Ну-с-с-с-с, – прошипел Фаргар, высунув кончик длинного раздвоенного языка и поигрывая бицепсами под тканью сюртука. – Кто тут у нас-с-с-с? Крас-с-сотка? Ужас-с-с-но немытая, вонючая. Но по крайней мере, крас-с-с-отка.
Джессамина вжалась в скалу и глянула исподлобья. Очень хотелось закричать. Но если бы крик хоть что-то решал…