Шестой — электричество и магнитные аномалии — пройден.
Пятый — огонь, четвертый — земля, третий — вода, второй — ветры.
Профессор спускается на первый, где находятся административные помещения, кабинет ректора и холл с колоннами в виде оплывших свечей. Профессор полон гнева, который надо как-то потушить, прежде чем случится катастрофа.
Он проходит мимо колонн в форме диковинных чудищ. Чудища растут и множатся у него в душе. От них хочется сбежать, но сбежать не выйдет. Придется истребить.
Ми Ра Ниль покидает стены академии, пересекает навесной мост. Раскаленный ветер ударяет в лицо, неистово треплет полы голубой мантии. Какая-то спятившая провидица, помнится, предсказала, что девушка, окруженная чудесами, иноземная принцесса и ветер, бывший некогда человеком, положат грязным делишкам клана конец. Да скорей бы уже, в самом деле! Сколько можно ждать?!
Профессор заметал следы добрых полчаса. Успел взмокнуть, высохнуть под палящим солнцем. Снова взмок. И добрался до замка Анци с одной-единственной мыслью: давайте-ка, я просто за столом посижу, в дискуссии вступать не буду, ярость спрячу в карман, ненависть придушу ненадолго. А вы мне водички со льдом налейте. Да побольше, побольше.
Конечно, совсем без дела Ми Ра Ниль рассиживать не собирался. Его целью было подслушать, намотать на ус, прикинуться паинькой, готовым на любую подлость (только поручите) и ни в коем случае не вызвать подозрений.
Он относительно удачно пробрался сквозь заросли трокусов вечнозеленых, кивнул старичку, который раскладывал под небом призмы на продажу и по старому крошащемуся виадуку пересек лощину, на дне которой ползали ядовитые скорпионы.
Виадук кончился. Посреди равнины высилась резиденция Анци – ее в народе прозвали Дворцом тысячи кинжалов. Впрочем, их было гораздо больше. Все они в бессчетном множестве торчали из бесформенной громадины под разными углами, в разных направлениях и нещадно отражали солнце от своих гладких поверхностей. Кинжалы. Символы бесстрашия, могущества, власти и прочей столь же абстрактной чепухи. Нужно было заранее запастись защитным экраном, чтобы не ослепнуть. Ми Ра Ниль надел внушительные черные очки. И стал выглядеть совсем как идиот. В голубой-то мантии. Ладно бы еще черная — куда ни шло.
Внутри бесформенной громадины в таких же голубых одеяниях и траурном безмолвии его ожидала многочисленная родня.
– Ох! Ну наконец-то! – первой бросилась к нему тётушка Нами — толстушка-веселушка, с колыхающимися телесами и короткими льняными кудряшками над морщинистым лбом. У тётушки Нами в заначке всегда имелась пара-тройка постыдных фактов семейной жизни и пузырек с быстро действующим ядом в потайном кармане сумочки.
Периз-Хат — надменная молодая особа с волосами прямыми, как струи ливня, взглядом-рапирой и ярко-красной помадой на губах — поздоровалась куда менее радушно. Профессор сдержанно кивнул ей в ответ. Сестрица. Это она, чертовка, явилась к нему в академию, когда он стирал с двери позорную надпись. Она получила у Вату-Хоу предсказание. И она — о да, наверняка именно она, – поковырялась в механизмах устройства-укротителя, перед тем как клан Энна погиб.
«Доказательства, – напомнил себе Ми Ра Ниль. – Нужны доказательства. Без них подозревать нельзя».
«А с другой стороны, – колко молвил внутренний голос. – Ну добудешь ты улики. Анци всё равно управляют страной и не исключено, что скоро будут управлять миром. Кто ты такой? Что ты можешь, жалкий приёмыш? Не тебе с ними тягаться.»
Сводный брат Кирин-Амир не удостоил его даже взглядом. Он безучастно пялился в пол, сцеплял и расцеплял пальцы рук, держа на коленях очередную свою поделку, и на фоне скорбящего семейства смотрелся довольно-таки чужеродно. Чокнутый, двинутый, душевнобольной – какими только эпитетами его ни награждали. И это — самые безобидные.
Отец — строгий, гладко выбритый (ни вам бороды, ни густой шевелюры) – как ему и положено, восседал во главе стола в массивном кресле, украшенном каменьями и резьбой. Изекир — он же Койот — он же вождь клана — несмотря на свою строгость, выглядел болезненным и подавленным. Словно что-то сжирало его изнутри. И похороны свояка тут были ни при чем.
С остальной оравой родственников, которая набежала сегодня на заупокойный обряд, Ми Ра Ниль был знаком весьма поверхностно. Все они в его глазах сливались в одну сплошную массу. Эта масса что-то вопила, причитала, плакала — в общем, вела себя довольно шумно, так что под конец поминальной трапезы в голове у него гудело, как в осином улье.