— Кажется, Дженсен не очень доволен тем, что я зависаю неизвестно где, но он доволен моей работой, поэтому глохнет каждый раз перед тем, как собирается отказать. Я планирую взять еще несколько дней, если ты не против, — рассуждал Ньют, отрисовывая на планшете участок с водоемом.
Томас против не был. Томас ни разу не отказал Ньюту. Ньют не был уверен, что ситуация не изменится, когда он очнется. Именно когда, а не если. Потому что хоть Ньют Томасу был не знаком и не нужен, Ньют все чаще убеждался, что возвращаться в жизнь до Томаса он не хочет.
Томас мог оказаться жутким занудой, скрягой, любителем поучать других и не замечать собственных ошибок. Томас мог быть грубым, резким, не терпящим посторонних людей в своей жизни. Томас мог выгнать Ньюта из палаты, как только очнется и съехать из чертовой квартиры наверху, забрав с собой кубки, Рича, мотоцикл и желание блондина еще хоть раз позволить себе привязаться к человеку. Томас мог сделать все это, потому что именно так и поступил бы сам Ньют.
В пятницу Ньют набрался храбрости и прочел все диагнозы в планшете у кровати Томаса. Сотрясение, переломы, разрыв селезенки, внутреннее кровотечение. Врачи не сомневались, что Томас пойдет на поправку, но ставить временные рамки отказывались, потому что это все равно что предсказать погоду в горах. Сейчас туман, через пять минут солнце. Примерно такое же состояние было у блондина: туман в голове, но стоило посмотреть на расслабленное лицо Томаса — комнату озаряло солнце. Ньют хмурился, уходя в работу с головой, улыбался, рассказывая Тому о проделках Рича, волновался, когда приходили врачи с кучей пробирок для новых анализов, злился, потому что босс настаивал на его личном присутствии на объекте. Все валилось из рук, стоило подумать, что придется бросить Томаса и Рича здесь, в Нью-Йорке, в крохотной медицинской палате. Ньют пытался уезжать на ночь домой, но провалявшись в постели до рассвета без сна, собирался и выходил к машине, неторопливо докуривая в утреннем городском тумане, с обреченностью признавая, что тонет все глубже. Он даже пытался списать все на свою гиперответственность, но тут же одергивал себя, ведь в деле помимо «надо» была вмешана огромная бочка «хочу». Ньют звонил Минхо, врал о куче навалившейся работы, но не выдерживал и рассказывал все без утайки. Друг причитал, матерился, советовал сваливать и окунуться с головой в свою собственную жизнь. Друг напоминал, что Томас Ньюту никто, и как только очнется, вся правда всплывет на поверхность, утопив блондина. Но Ньют уверял, что полностью контролирует ситуацию, однако в душе уже понимал, что сам добровольно тянет себя на дно.
В субботу заехала Тереза. Внесла в палату ароматы осенней свежести, мокрой листвы и своих сладких духов. Притащила Ньюту целую коробку пончиков, косточку для Рича и десяток благодарственных речей, от которых у блондина запылали уши. Девушка мельком взглянула на отрисованный наполовину проект, торопливо рассказала о делах в приюте, пожаловалась на городские власти, слякоть и пса, благодарно пускавшего слюни на ее светлые брюки. Тереза обрадовалась прогрессу Томаса и посетовала на его отросшую щетину, поцеловав больного в щеку. Ньют отвернулся, с сожалением принимая тот факт, что хотел бы сделать то же самое.
— Давай завтра я посижу с ним? — спросила девушка, не замечая нервного состояния нового знакомого. — У тебя ведь и своя жизнь есть, а ты сидишь с ним здесь всю неделю, хотя я не знаю, что бы мы делали без тебя.
— Все нормально, — Ньют попытался улыбнуться более непринужденно, хотя скулы буквально резало от желания сказать что-нибудь гадкое. — Мне здесь даже спокойнее работать, практически полное одиночество, Томми вроде не против, — он все же выжал из себя короткий смешок и Тереза улыбнулась ему в унисон.
— Томми… — ухмыльнулась девушка, отчего Ньют буквально почувствовал, что шагнул за край дозволенного. — Хорошо, — она оглянулась и опять пробежала глазами палату, постепенно заполняющуюся вещами блондина, — ты почти обжился здесь.
Никогда еще Ньют не чувствовал себя настолько неловко, как сейчас перед Терезой. Ему казалось, что буквально каждая неосторожная мысль считывается девушкой без труда прямо из его головы, но чем больше он старался не думать об этом, тем больше эти самые мысли окрашивали его в плотный румянец смущения.
— Ну, я пойду. Постараюсь забежать завтра. Не скучай тут.
И она сбежала, оставив растерявшегося Ньюта посреди палаты. Он помедлил, словно ожидая, что она вернется, после чего медленно подошел к кровати Томаса и уставился ему в лицо. Не в первый раз Ньют представлял, что парень просто спит и вовсю наслаждался предоставленной ему возможностью. Желание это было странное, немного дикое, до конца непонятое даже самим Ньютом, но отчего-то при взгляде на Томаса хотелось улыбнуться, ощущая тепло, что растекалось где-то в верхней половине грудины.
— Будет очень неловко, если ты сейчас очнешься, ты знаешь Томми? — Ньют тихо рассмеялся и дотронулся костяшками пальцев до скулы Тома, аккуратно погладив кожу. На взгляд смуглая и горячая, на ощупь она была холодной, сухой, почти безжизненной. — Не понимаю, что связывает тебя с Терезой? По-моему, она не самая подходящая для тебя пара. Рича боится. Мотоциклов боится. Боится оставаться с тобой. А я не боюсь. Хотя догадываюсь, что за мои мысли ты бы мне врезал.
Ресницы Томаса дрожали, но парень сохранял свое убийственное равнодушие, и Ньют сравнил это с тем, что ожидает его в будущем.
— Томми, Томми, Томми… Я надеюсь, что это пройдет. Иначе мне придется съехать из той квартиры.
Еще раз протяжно вздохнув, Ньют вернулся к работе и постарался не думать о понедельнике, когда придется все же поехать в офис на промер проекта.
А через час Томас очнулся.
========== This feels like the end. ==========
— Что он сказал? — заорал Галли, как только увидел Ньюта на ступеньках больницы. Блондин позвонил ему сразу после звонка Алби и, буквально влетев в закрывающиеся двери вагона метро, Галли нервно теребил манжеты куртки, проезжая весь центр насквозь.
Ньют прикурил, и Галли заметил, как сильно дрожат у того пальцы. На самом деле, Ньют не просто нервничал. Он был в ужасе. Как только он понял, что сбоку на него кто-то внимательно смотрит, сердце ухнуло куда-то в район щиколоток, а когда до него дошло, что это глаза Томаса, оно забилось еще дальше, к пяткам и решило переждать бурю там. Все остальное буквально смазалось в торнадо из громкого топота врачей, лая Рича и грохота аппаратов. Тела в белых халатах закрыли лежащего Томаса от глаз Ньюта, а самого парня вместе с псом вытолкали за дверь. Ньют даже не успел захватить куртку и поэтому сейчас трясся в тонкой водолазке, уже двадцать минут куря одну за одной.
— Ничего не сказал и сомневаюсь, что скажет. Больше недели на аппарате… — в голосе Ньюта сквозили еле сдерживаемые истеричные нотки. Какого хрена он так нервничал оставалось для Галли загадкой, ведь судя по услышанным обрывкам разговора, с Томасом их связывало только место проживания и любовь к мотоциклам.
— Тебе бы поспать, — вдруг ляпнул Галли, потому что несмотря на то, что все еще считал Ньюта чужаком, проникся к нему симпатией из-за Томаса. Вряд ли он сам бы стал просиживать сутки напролет у постели едва знакомого парня, прикрывая это все заботой о собаке. — У тебя вся харя превратилась в один большой синяк от недосыпа.
— Я привык, — буркнул Ньют в ответ, сконфуженный грубоватой заботой парня. Затушив сигарету, он выгнул бровь и махнул головой в сторону входа, молчаливо задавая вопрос, стоит ли идти.
— Я хочу увидеть рожу этого засранца, когда он услышит, сколько дней провалялся, кося под мумию, — обычно хмурый и дерганный Галли вдруг широко улыбнулся и побежал по ступенькам. Ньют ощутимо вздрогнул от плохого предчувствия, свистнул псу и пошел следом за парнем.