Попытка отбить преступника у стражи продемонстрировала королю, что в Англии скрывается еще достаточно противников новой власти, хотя и не проявляющих себя открыто. Ричард решил еще раз напомнить своим слугам о необходимости соблюдать все его приказания и не терять бдительности. Среди прочих писем подобного рода в мае 1485 года он отправил послание мэру Ковентри:
«Верный и возлюбленный, мы горячо приветствуем Вас. Знайте, что до нас дошли вести о том, с каким достойным похвалы усердием Вы приняли на себя исполнение серьезных инструкций и важных ордонансов, о которых говорилось в нашем письме, недавно Вам направленном. Мы знаем, что результатом стало укрепление любви и усиление единства среди вас, а раздоры, споры и разногласия прекращены к чести и благу нашего города. За это мы весьма хвалим Вас и ценим Вашу решительность и осмотрительную мудрость. Мы сердечно Вас благодарим, желаем и призываем Вас, чтобы как Вы столь же усердно продолжали исполнять свои обязанности, как к тому приступили»{113}.
Во второй половине месяца король оставил столицу и отправился в Виндзор. Его сопровождали рыцари и эсквайры охраны, лорд Стэнли, Уильям Кэтсби, избранные советники, а также секретарь Джон Кендалл. Большая часть членов совета, включая и лорда канцлера Расселла, осталась в Лондоне для решения текущих государственных дел. Виконт Ловелл находился в Саутгемптоне, где наблюдал за переоснащением флота. Держать корабли в море было чрезвычайно дорогим предприятием, а финансы Ричарда были на исходе. Тем не менее он собирался отправить в Ла-Манш для патрулирования именно королевскую эскадру, а не нанятые купеческие суда только в этом случае из подобной затеи мог выйти хоть какой-то толк. Джон, герцог Норфолкский, и его сын граф Саррейский стояли наготове с отрядами в Эссексе, а непосредственная защита столицы была поручена сэру Роберту Брекенбери констеблю Лондонского Тауэра.
Из Виндзора Ричард переехал в Кенилуорт, где задержался по меньшей мере на две недели. Королевскому казначею пришлось потратить массу денег — не менее семнадцати счетов было выставлено за пшеницу на общую сумму 67 фунтов 10 шиллингов, один на 14 фунтов 3 шиллинга за хлеб, один на 64 фунта 18 шиллингов 8 пенсов за рыбу, двадцать на 54 фунта 12 шиллингов за сено, два счета на 5 фунтов 3 шиллинга за овсяное зерно, восемь на 131 фунт 9 шиллингов 6 пенсов за быков, одиннадцать на 60 фунтов 4 шиллинга 1 пенни за грубый хлеб, десять на 134 фунта 10 шиллингов за эль, а также еще одиннадцать счетов за разного рода продукты и предметы первой необходимости. Так что в Кенилуорте король обосновался прочно — если учесть, что на один пенни целая семья могла обеспечить себя хлебом на весь день.
В середине июня Ричард прибыл в Ноттингемский замок. Эта неприступная твердыня была возведена на плоской вершине темной скалы, возвышающейся над городом. За 400 лет своего существования крепость повидала многое. Она оказывалась в руинах и вновь восстанавливалась — как после 1140 года, когда во время войны между Мод Императрицей и Этьеном де Блуа[179] за английскую корону замок сожгли войска Роберта Канского, графа Глостерского. Однако Ричард III, со всеми удобствами расположившийся в просторных апартаментах новой башни, отстроенной его собственными усилиями, вспоминал вовсе не этого талантливого военачальника и умелого администратора, с которым носил общий титул. В его памяти всплывали подробности заговора, вызревшего здесь, в этом самом замке в 1330 году. Тогда семнадцатилетний король Эдуард III в сопровождении верных товарищей, во главе которых стоял сэр Уильям Монтегю, ночью тайным ходом пробрался в замок, разделался с охраной и арестовал свою мать Изабеллу и ее любовника Роджера Мортимера, графа Марчского, фактически правивших страной от имени регентского совета. Эта история служила превосходным примером того, что могло бы случиться с самим Ричардом, если бы он не отстранил племянников от наследования трона и остался бы при них лорд-протектором. А в свете страшной казни, к которой Эдуард III приговорил затем графа Марчского, гибель племянников от рук наемников герцога Бакингемского, пожалуй, обернулась в конце концов к пользе Ричарда.
179