Сын с тревогой спрашивает:
– Бабушка, наш папа умер?
– Нет, малыш, папа не умер, – успокаивает его старая герцогиня.
– А почему тогда вы плачете и приговариваете: «Кларенс, бедный мой сыночек»?
– Почему называете нас горькими сиротками, если папа жив? – подхватывает Дочь.
– Да нет же, внучата мои милые, я плачу не о вашем папе, а о короле, он ведь очень болен и он тоже мой сын. Какой смысл плакать о том, кого уже нет? Слезами его не вернешь.
Опрометчивая фраза, и умненький Сын ее не пропускает.
– Значит, бабуля, наш папа все-таки умер… И виноват в этом наш дядя-король. Я помолюсь и попрошу боженьку, чтобы он наказал короля за это.
– И я тоже помолюсь, – поддакивает Дочь.
Герцогиня останавливает их благие порывы:
– Не надо так, дети! Не надо так говорить. Вы еще слишком маленькие и не понимаете, кто на самом деле виноват в смерти вашего отца.
– Мы все понимаем! – уверенно заявляет Сын Кларенса. – Нам добрый дядя Глостер все рассказал и объяснил. Это плохая злая королева наговорила королю про нашего папу, а король послушался и отправил папу в тюрьму. Дядя Глостер так плакал, когда рассказывал! Ему так жалко было папу! Он меня обнимал, целовал и обещал любить как собственного сына.
Герцогиня хорошо знает цену своему младшему сыну Ричарду и не обольщается.
– Ложь всегда прикрывается лаской, а порок притворяется добродетелью, – вздыхает она. – Ричард – мой позор, не пойму только, в кого он такой уродился. Уж точно не в меня.
Мальчик удивляется:
– Бабушка, ты хочешь сказать, что наш дядя говорит неправду?
– Да, мальчик мой.
– Я тебе не верю.
За сценой раздается шум, входит королева Елизавета с распущенными волосами; за нею Риверс и Дорсет, то есть брат и старший сын от первого брака.
Королева в исступлении рвет на себе волосы и с рыданиями сообщает, что король Эдуард Четвертый скончался. Герцогиня выражает соболезнования и описывает свои страдания:
Королева Елизавета
– Я тоже скорблю, ведь Эдуард не только твой муж, он – мой сын. Какая горестная у меня судьба!
Сначала я оплакивала мужа, но у меня оставались сыновья, и теперь двое из троих мертвы. Остался только один, на которого глаза б мои не глядели! Ты овдовела, но у тебя остались дети, они тебя утешат, а у меня после потери мужа судьба отняла то, что меня поддерживало, две мои подпорки: Эдуарда и Джорджа.
Твои страдания, Елизавета, практически ничто по сравнению с моими.
Интересно, это так принято было в те времена – сразу «включать бухгалтера» и начинать оценивать баллами чувства и подсчитывать, у кого чего больше или меньше? Кстати, еще одно любопытное наблюдение: у Сесилии Невилл и Ричарда Йоркского было ведь четыре сына, а не три. И нам об этом неоднократно напоминали на протяжении всего первого акта пьесы.
Куда в стенаниях герцогини подевался Эдмунд Йорк, граф Ретленд, чья голова красовалась на воротах Йорка вместе с головой его отца? Почему Сесилия вспоминает о том, как оплакивала мужа, но не говорит ни слова о сыне?
– Тетя Елизавета, – говорит Сын Кларенса, – вы о нашем папе не плакали, вот и мы теперь не будем плакать о вашем муже.
Господи, дети, оказывается, тоже считать умеют! «Сдачи не надо!» Брату вторит девочка:
– Вы нас не пожалели, когда мы стали сиротами, а сейчас вы стали вдовой, и мы вас тоже жалеть не будем.