– Проклят… проклят… проклят…
– Будь вежлив, – уговаривала она, подкладывая ему под голову сложенное одеяло. – Без мазей Пзоры ты бы не смог так приятно путешествовать на корабле в город Тарек. И зачем тебе бояться треки? Кто когда-нибудь слышал о таком?
Он помолчал, помигал, потом возобновил жалкие попытки заговорить:
– А-джо… а-джоф… джоф…
Неожиданно Незнакомец в раздражении закрыл рот, плотно поджал губы. Поднял левую руку к голове, к бинтам, покрывающим ужасную рану, но остановился на полпути, словно прикосновение превратит его худшие страхи в реальность. Опустив руку, он вздохнул – низким дрожащим звуком.
Что ж, по крайней мере он пришел в себя, подумала Сара об этом чуде. Он в себе, и у него нет лихорадки.
Шум привлек зевак. Сара попросила всех отойти. Если треки может вызвать у раненого приступ паники, что подумает он, увидев самца квуэна, с его поднятыми острыми шипами для карабканья вдоль каждой ноги? Даже в наши дни некоторые люди не хотят, чтобы кто-нибудь из Шести находился поблизости.
Так что следующий звук Сара меньше всего ожидала услышать…
Смех.
Незнакомец сел, разглядывая собравшихся пассажиров и экипаж. Смотрел на Джому, сына взрывника, который забрался на широкую спину Блейда и держался за голову-купол, торчащую из-под голубого панциря квуэна. Блейд всегда ласково обращался с детьми, и дети Доло его любили, но Саре это не казалось чем-то необычным. Однако Незнакомец показывал на них пальцем и смеялся.
Повернувшись, он увидел моряка, который бросал кусочки своему любимому нуру, в то время как другой хун терпеливо позволил Прити, шимпанзе, вскарабкаться на свое широкое плечо, чтобы лучше видеть. Незнакомец сухо недоверчиво рассмеялся.
Он удивленно смотрел на танцора-писца г'кека Фейкуна, который перевернулся, давая отдых колесам, и располагался между Пзорой и урской лудилыцицей Ульгор. Фейкун разглядывал человека парой качающихся глазных стебельков, а остальными двумя словно спрашивал у соседей: Что происходит?
Незнакомец захлопал в ладоши, как обрадованный ребенок, и расхохотался так, что слезы побежали по его темным тощим щекам.
Аскс
Столетие просвещения, вызванного Святым Яйцом, и вся предыдущая тяжелая работа по установлению Общины – все это словно забылось в один день. Теперь редко можно увидеть реук: яд подозрительности стащил их со лбов и переместил в наши выложенные мхом сумки; и нам оставалось рассчитывать только на слова, как мы делали в прошлые века, когда слова часто вели к войнам.
Мои/наши соплеменники приносили последние тревожные слухи, и я пропускал злобу через мой/наш сегмент основания, чтобы пары поднимались по центру, принося с собой отвратительное понимание таких гнусных мыслей:
– нашим соседям-людям больше нельзя доверять, если вообще можно было когда-нибудь.
– они продадут нас своим братьям по генам и клану из отряда грабителей.
– они солгали, когда называли себя бедными, лишенными патронов волчатами, которых презирают во всех Пяти Галактиках.
– они только делали вид, что изгнаны, а на самом деле шпионили за нами и нашим миром.
Еще более горькой была такая лживая сплетня:
– они скоро улетят со своими братьями, возобновят богоподобную жизнь, от которой отказались наши предки. Оставят нас гнить в этом несчастном, забытом, проклятом месте, а сами будут летать по галактикам.
Это была такая грязная сплетня, такая отвратительная, что я/мы выпустил зловонный меланхоличный пар.
Люди… неужели они так поступят? Неужели покинут нас?
Если/когда это случится, ночь будет сверкать так же отвратительно, как день. Потому что нам придется всегда смотреть из нашей тьмы и видеть то, что они вернули себе.
Звезды.
Парк
Женщина-биолог заставляла его нервничать. У нее была привычка смотреть на него опьяняющим взглядом, и он чувствовал себя дикарем или ребенком.
Чем он и был – по сравнению с ней, хотя биологически прожил дольше. Прежде всего все то, что он изучал всю жизнь, не заполнит даже одной кристаллической ячейки памяти, которые она беспечно держит в переносном корпусе, висящем на плече комбинезона.
У этой женщины смуглое экзотическое лицо с большими глазами поразительного кремово-карего цвета.
– Ты готов, Ларк? – спросила она.
В его мешке запасы еды на четыре дня, так что необходимости в охоте не будет, но свой бесценный микроскоп на этот раз он вынужден оставить. Это доказательство мастерства уров кажется детской игрушкой по сравнению с приборами, которые используют Линг и ее коллеги для осмотра организмов – вплоть до молекулярного уровня. Что такого можем мы им сказать, чего они еще не знают? думал Ларк. Что им от нас нужно?