Они как будто мгновенно поменялись местами.
Кларк теперь отстаивала политику невмешательства:
– Кен, нас всего двое!
– Один. Я справлюсь в одиночку.
– С чем именно? Если в УЛН предатель, пусть Управление с ним и разбирается. Должен быть способ передать сообщение за океан.
– Я и собираюсь, если мы найдем доступ к трансатлантической линии. Но сомневаюсь, что от этого будет толк.
– Можно вести передачу с «Вакиты».
Лабин покачал головой:
– Нам известно, что в УЛН есть, по меньшей мере, один предатель. Сколько еще работает с ним, мы не знаем. Нет гарантии, что сообщение, посланное через любой узел в Западном полушарии, дошло бы по адресу, даже... – он бросил взгляд на пожар у берега, – даже если бы не это.
– А мы отойдем от берега. Можем переплыть океан и доставить письмо лично, если...
– А если бы и дошло, – продолжил он, – то бездоказательное заявление о том, что правонарушитель УЛН способен на измену, вряд ли встретят с доверием в мире, где не известно о существовании Спартака.
– Кен...
– Пока мы их убедим принять нас всерьез, пока соберут силы, Дежарден сбежит. Он не дурак.
– Ну и пусть бежит. Если он перестанет препятствовать Сеппуку, от него не будет вреда.
Конечно, она страшно ошибалась. Уходя с шахматной доски, Ахилл мог наделать очень много вреда. Мог даже устроить так, что Лабин провалит задание, – а Кен этого допустить не мог ни за что на свете.
Лабин никогда не увлекался самоанализом. Тем не менее, он невольно задумался, нет ли в доводах Кларк крупицы истины. Насколько проще было бы послать сообщение и отойти в сторону. Однако... жажда насилия стала почти неодолимой, а правила действовали, только пока человек им позволял. До сих пор Лабин оставался более или менее верен своему кодексу – за мелкими исключениями вроде Фонга. Но, оказавшись перед лицом нового испытания, он сомневался, много ли в нем осталось от цивилизованного человека.
Лабин был невероятно зол, и ему очень нужно было на ком‑то сорвать зло. По крайней мере можно выбрать объект, который действительно того заслуживал.
БЛОХИ
Она почти не помнила времени, когда не истекала кровью. Кажется, всю жизнь провела на коленях, в дьявольском экзоскелете, который выворачивал и растягивал ее, издеваясь над пределами человеческой гибкости. У тела выбора не было – никогда не было выбора: пляшущая клетка отобрала его, превратив Таку в резиновую куклу на веревочках. Суставы выворачивались и, щелкая, вставали на место, словно куски дешевой хрящеватой головоломки. Правой груди она лишилась целую вечность назад: Ахилл надел на нее петлю из мураволоки[113] и просто потянул. Грудь дохлой рыбиной шлепнулась на эшеровский кафель. Она помнила, как надеялась тогда, что истечет кровью до смерти, но ей не позволили: Дежарден раскаленной металлической пластиной прижег рану.
Тогда у нее еще были силы кричать.
Уэллетт уже некоторое время существовала в пространстве между собственным телом И потолком, в интерфейсе между адом и беспамятством, выстроенном из грубой необходимости. Она могла сверху рассматривать ужасы, творимые с ее телом – почти рассеяно. Чувствовала боль, но абстрактно, как будто считывала показания прибора. Иногда пытка прерывалась, и Така соскальзывала в свою плоть, из первых рук оценивая степень повреждений. Даже тогда страдание было скорее утомительным, чем болезненным.
И сквозь все эти раны шли безумные уроки, бесконечные нелепые вопросы о хиральных катализаторах, гидроксильных медиаторах и кросс‑нуклеотидном дуплексировании. За ошибочными ответами следовали наказания и ампутации, за верными – изнасилования, невыносимые, но на общем фоне казавшиеся передышкой.
Она понимала, что ей уже нечего терять.
Ахилл взял Таку за подбородок и приподнял лицо к свету.
– Доброе утро, Элис. Готова к уроку?
– Пошел ты, – прохрипела она.
Он поцеловал ее в губы:
– Только если справишься с тестом. Иначе, боюсь...
– Пошел ты... – приступ кашля скомкал эффект, но Така упрямо продолжала: – ...пошел ты со своими тестами. Мог бы прямо взять, чего тебе... надо – пока еще... можешь.
Он погладил ее по щеке:
– У нас маленький всплеск адреналина, а?
– Рано или поздно про тебя... узнают. И тогда они...
Он расхохотался:
– С чего ты взяла, что они еще не знают?
Она сглотнула и сказала себе: «Нет!»
Ахилл выпрямился, и голова у нее повисла.
– Откуда ты знаешь, что отсюда трансляция не идет по всему полушарию? Думаешь, мир поскупится принести мне твою голову на палочке за все добро, которое я ему сделал?