— Подойди ближе, — велел он.
Конн вытер ноги о коврик и повиновался. Сняв мокрый плащ, он бросил его на пол и подошел к жаровне, наслаждаясь теплом.
— Можешь сесть, — предложил Джасарей, указывая на диван.
— Моя одежда мокрая и грязная, — ответил юноша. — Лучше я постою.
— Разумно. Так вот, расскажи мне о Бануине.
— Вы знали его? — изумился Конн, стараясь выиграть время, чтобы обдумать ответ.
— Он был моим учителем и учеником, — сказал Джасарей. — И хорошо показал себя в обеих ролях.
— Я этого не знал. Бануин часто говорил о вас, но ни разу не упоминал, что вы друзья.
— Я сказал учитель и ученик, — раздраженно заметил генерал. — О дружбе я не сказал ни слова. Постарайся не делать предположений. Общение наиболее эффективно, если обе стороны точно выражаются. Так вот, я так понимаю, что он жил с твоим народом и даже женился на женщине из племени.
— Да.
— Как ты думаешь, что привлекало его в землях риганте?
— Он говорил, что любит дикие леса и горы, запах сосен и вереска. Этому он учил вас?
Джасарей оставил вопрос без внимания.
— Зачем Бануин рассказывал тебе о моих теориях?
— Он хотел рассказать мне о величии своего народа, — ответил Конн.
— Вряд ли, ему не нравились наши амбиции, насколько я помню. Ты знал, что в гражданскую войну он был генералом?
— Нет, но я знал, что он служил в армии.
— Он был прекрасным генералом — солдаты любили его, а враги страшились. У него напрочь отсутствовало тщеславие. И хотя я долго был его учеником, когда я стал командующим, он без вопросов следовал моим приказам. Редкий человек, но не без недостатков. Слишком много отвлеченных понятий — честь, благородство, отвага, совесть. Сосредотачивался на второстепенном. На природе человеческой души, возможностях изменения и покаяния. Добро и зло, правильное и неправильное — эти абстракции определяли его действия.
Конн понял не все слова. Он говорил на тургонском почти свободно, но Бануин никогда не говорил о покаянии или совести. Но если маленький торговец ценил эти вещи — чем бы они ни были, — значит, и Конн будет их ценить. Он тщательно выбирал слова, прежде чем сказал:
— Я не… владею вашим языком настолько, чтобы вести спор об этих материях. Но я знаю, что Бануин был хорошим человеком, может быть, даже великим. Он был любим чужим народом, и я всегда буду чтить его память.
— Да, да. — В светлых глазах Джасарея мелькнуло раздражение. — Люди любили Бануина. Мне он тоже по-своему нравился. Я очень удивился и огорчился, услышав о его смерти. Он рассказывал, как ушел из армии?
— Нет. Никогда.
— Жаль. Я часто удивлялся, почему столь талантливый человек стал торговцем.
— Ему нравилась такая жизнь — новые люди, новые земли.
— Да, с людьми он всегда находил общий язык. — Джасарей указал на графин с водой. Рядом стоял один кубок. Сразу стало ясно без слов, каковы их взаимоотношения. Может, Конн и гость в его палатке, но в глазах генерала всего лишь слуга. Не время становиться в позу. Конн быстро подошел к столу, наполнил кубок и подал сидящему. Тот принял его без благодарности, но улыбнулся. — А еще Бануин всегда замечал талантливых людей. Именно поэтому ты интересуешь меня, Коннавар. Что он увидел в тебе и почему взялся учить? Ты сын правителя или короля?
— Нет. Мой отец был охотником за лошадьми, отчим же скотовод.
— И все же — в семнадцать лет — ты знаменит в своей стране. Ты сражался с медведем одним ножом. Кроме того, ты пробрался в город кердинов, убил купца, предавшего Бануина, а потом шестерых преследователей. С тех пор среди гатов о тебе ходят темные легенды. Все ваши люди такие хорошие бойцы?
— Все.
— Сомневаюсь. — Джасарей поднялся и подошел к занавесям, отодвинул их. За ними оказалась узкая кровать и деревянная подставка, на которой висел доспех генерала. — Помоги мне облачиться, — велел он.