6(1) Когда же в стене машинами был сделан пролом, город даже теперь всё еще не был взят; напротив, осажденные уничтожили множество римлян, прорвавшихся внутрь. Они подожгли некоторые строения, расположенные поблизости, с тем чтобы помешать римлянам, даже если они захватят стену, продвинуться дальше. Этим они нанесли ущерб стене, а заодно, неожиданно для себя самих, сожгли и укрепления вокруг священного участка, и теперь вход в храм для римлян был открыт.(2) Тем не менее римляне не ворвались туда сразу же из-за страха перед божеством, но медлили, пока в конце концов Тит не заставил их войти внутрь. Иудеи же сражались здесь с гораздо большим рвением, словно им выпала редкая удача пасть в бою у храма, защищая его. При этом они расположились так: простой народ — внизу перед храмом, сенаторы — на ступеньках, а священники — внутри святилища.(3) И несмотря на то, что иудеев было не так много и сражались они против многократно превосходящих сил противника, одолеть их удалось не раньше, чем загорелся сам храм, подожженный с какой-то стороны. Вот тогда-то они стали охотно искать смерти: одни устремлялись на мечи римлян, другие убивали друг друга, третьи закалывали себя, четвертые бросались в огонь. И всем, а особенно им самим, казалось, что для них погибнуть вместе с храмом — не утрата, а победа, спасение и счастье.
7(1) Тем не менее даже при этих обстоятельствах были взяты пленные, в том числе Баргиора, их предводитель; и только он один был казнен во время триумфальных церемоний.(2) Так был уничтожен Иерусалим, причем случилось это в субботу, которую иудеи и сейчас почитают больше, чем любой другой день. С того времени было установлено, чтобы иудеи, которые сохраняют свои исконные обычаи, платили ежегодно по два денария в пользу Юпитера Капитолийского. За победу в этой войне оба полководца были удостоены звания императора, но никто из них не получил прозвища «Иудейский». Тем не менее было принято постановление даровать им все прочие почести, положенные при столь великой победе, включая возведение триумфальных арок.
8(1) Когда Веспасиан вступил в Александрию, уровень воды в Ниле в течение одного дня поднялся выше обычного на одну палесту, чего, как говорили, прежде никогда не происходило, кроме одного раза. А сам Веспасиан исцелил двоих — слепого и сухорукого, которые пришли к нему из-за видения во сне; первому он поплевал в глаза, а второму наступил на руку и таким образом сделал их здоровыми.(2) Тем самым божество возвеличивало его, однако александрийцы не только не радовались его посещению, но и проявляли к нему настолько полную неприязнь, что высмеивали и бранили его не только частным образом, но и публично. Дело в том, что они ожидали получить от него некую великую награду за то, что они первыми провозгласили его императором, однако он не только не дал им ничего, но и обложил их дополнительными поборами.(3) Он взыскал с них немалые средства, не упуская ни одного способа, ни мелочного, ни предосудительного, и извлекая деньги равным образом из всех светских и религиозных источников. Помимо прочего, он восстановил многие налоги, которыми прежде пренебрегали, увеличил те, которые обычно взимались, и установил сверх того новые.(4) Впоследствии он сделал то же самое во всех других провинциях, а также в Италии и в самом Риме. Александрийцы, пришедшие в раздражение отчасти из-за этого, отчасти из-за того, что он продал основную часть царской резиденции, бросали ему в лицо разные упреки, и в частности такой: «Ты требуешь от нас еще шесть оболов». Услышав это, Веспасиан, хотя и был самым снисходительным человеком, разгневался и приказал взыскать по шесть оболов с каждого мужчины, а также подумывал о том, чтобы назначить им какое-то наказание. Ведь сказанное само по себе было для него оскорбительным, а, кроме того, приведенный ими ломаный анапестический стих не мог не вызвать у него раздражение.(6) Впрочем, когда за них заступился Тит, Веспасиан пощадил их. Однако они не оставили его в покое, но в каком-то весьма многолюдном собрании хором громогласно прокричали Титу такие слова: «Мы прощаем его, ибо он не знает, что такое быть Цезарем».(7) Вот до какой безрассудной дерзости дошли тогда александрийцы, в полной мере злоупотребляя той разнузданностью, которая для них всегда плохо кончается, и пользуясь снисходительностью императора.