Довольно о ненависти: кроме нее было еще и восхищение, зачастую такое же безмерное. Иногда оно исходило даже от самых резких критиков Ришелье. Так, Рец воздавал должное стремлению кардинала сокрушить гугенотов и нанести поражение Габсбургам. Эти цели, по его мнению, были столь же огромны, как цели Цезаря или Александра; он добился осуществления первой, и в канун своей смерти далеко продвинулся в достижении второй. Герцог де Ларошфуко вскоре после смерти кардинала доказывал, что личные обиды, вызванные жестокостью его правления, ничего не значат в сравнении с величием его достижений: падение Ла-Рошели, разгром гугенотской партии и поражение Габсбургов. В 1698 году в речи Французской академии Лабрюйер назвал Ришелье гением, который исследовал все тайны правления: служа общественным интересам, он забывал о своих собственных.
Для Обера, автора труда по истории ранней администрации Ришелье, кардинал был подобен факелу, сжигавшему себя, служа другим. Он любил государство больше, чем собственную жизнь. Чувствительный по природе, он выказывал сострадание французскому народу, в то же время способствуя возрастанию величия Людовика XIII в стране и за ее пределами. Отец Гриффе (1758) тоже отмечал черты святости в личности кардинала. Мы обязаны ему рассказом о том, как Петр Великий посетил гробницу Ришелье. Подойдя к памятнику, он воскликнул: «Великий человек, будь ты сегодня жив, я сразу бы отдал тебе половину моей империи, при условии, что ты научишь меня, как управлять другой ее половиной». Для Мишле (даже для него!) суетный земной гений кардинала был сравним с небесным видением Галилея. Он был «самым важным человеком своего времени», успешно противостоящим мрачным силам ультрамонтанов. Но лишь вслед за Наполеоном репутация кардинала как основателя французского абсолютизма нашла свое признание. Для Ж. Кайе (1860) в качестве администратора он был не менее важен, чем в качестве государственного деятеля. Его «могучий гений» дал толчок творческим силам французской нации, которые, будучи прежде либо сдерживаемы, либо дезориентированы, стали близки к тому, чтобы совершить чудеса. Ничто в оценке Каве не производит более сильное впечатление, чем вид Ришелье, отдающего каждый миг своей жизни, отвоевывая его у сна и смерти, делу величия Франции. В сущности, та же самая точка зрения нашла отражение в первом томе огромного труда Аното (1893): «Он посвятил себя великой задаче: достичь полного единства Франции посредством окончательного утверждения абсолютной власти короля и разрушению Испанского дома. Он жил лишь ради этого». В конце XIX века успехи и неудачи внешней политики Ришелье стали предметом дискуссий в свете поражения Франции в войне с Пруссией в 1871 году и потери ею Эльзас-Лотарингии. В то время как немцы обвиняли его в неспровоцированной агрессии, французы заявляли, что он лишь дал Франции ее «естественные границы».
В 1932 году французский дипломат, граф де Сент-Олер ответил на уничтожающий приговор, вынесенный Беллоком кардиналу. С его точки зрения, Ришелье, далекий от того, чтобы дать свободу силам тьмы в Европе, открыл век возрождения, уверенности, безопасности и величия Франции. Вестфальский мир[87] спас европейские свободы вольности, и кардинал использовал абсолютизм только как способ, навязанный ему силой обстоятельства, а вовсе не как догму; он укрепил, где это только было возможно, старинные учреждения. Он был одним из пророков человечества. Век диктаторов не пожалел похвал Ришелье, о которых он мог бы только мечтать. «Ему, — пишет Байн (1934), — обязаны блестящей славой французские монархи XVII и XVIII веков. Мы не можем отыскать в истории прошлого другой пример столь быстрого и великолепного национального возрождения. В настоящее время лишь фашизм может подарить нам подобные достижения».
87
Вестфальский мир — 1648 г. — окончил Тридцатилетнюю войну 1618—48 гг. Подписан 24 октября 1648 г. в г. Мюнстере.