Понти, случайно и косвенно вмешавшийся в это дело, Понти, в чьих «Мемуарах» кардинал-министр изображен не самым положительным образом, был бы счастлив изобличить этого прелата. Однако в данном случае он указывает на другого виновного. По его мнению, именно король и только король приговорил осужденного к смертной казни. Забывая — и в этом его недочет — первостепенный факт об оскорблении Его Величества, мемуарист, таким образом, резюмирует наказание Бутвиля: «Король пожелал сделать из него пример, особенно из-за святых дней, которые тот осквернил столь кровавыми поединками. Не смягченный мольбами первых лиц королевства, он с помощью проявленной в данном деле суровости показал всей знати, что ей следует сохранять свою храбрость и гордость для служения ему и интересам его государства»[74].
Отказ в помиловании потряс двор и армию. Через год после заговора Шале и казни д’Орнано это было расценено как предостережение, адресованное знати. Нельзя сказать, что после этого число дуэлей сильно сократилось. В 1631, 1632 и 1633 годах число смертельных исходов на дуэлях даже возросло. В марте 1634 года последовал новый эдикт о запрещении дуэлей, столь же бесполезный, как и эдикт 1626 года. Королевская суровость помогла мало, однако провокаций в духе бедняги Бутвиля старались избегать. Дрались повсюду, даже в рвах Лувра. В 1643 году мадам де Мотвиль описала дуэль, состоявшуюся на Королевской площади между Морисом де Колиньи и Генрихом Лотарингским, герцогом де Гизом, и спокойно прибавила: «Этот бой принес много славы герцогу де Гизу».
ХОЗЯИН МОРЕЙ
Когда кардинал взял на себя ответственность за море, торговля была почти полностью разрушена, а у короля не было ни одного корабля.
Сила армии не только в том, что король силен на суше, но также в том, что он силен на море.
В октябре 1626 года Людовик XIII создает, благоволя своему главному министру, абсолютно новую должность: «гроссмейстера, начальника и сюринтенданта морского и торгового флота Франции», хотя тремя месяцами ранее другим королевским приказом он упразднил престижную должность адмирала Франции. Это было не просто переименование титула, тешащего тщеславие (адмирал числился среди важнейших придворных должностей), но настоящая революция, сравнимая с открытием Коперника. Ранее адмирал мог ничего не знать о морских делах: таков случай Колиньи († 1572), к тому же он не имел власти над побережьем от Соммы до Леринских островов и по-настоящему не занимался ни управлением, ни политикой, ни стратегией. В случае с Ришелье совсем другое дело: если он получил от своего господина подобные полномочия, то исключительно потому, что сумел доказать ему «важность власти на море и, следовательно, необходимость морского флота» (Этьен Тайлемит). Страны с гораздо меньшим населением, чем Франция, — Голландия, Англия, — имели многочисленные эскадры. Испания с помощью своих галер господствовала на Средиземном море, ее галионы с легкостью пересекали Атлантику, вывозя драгоценные металлы из Америки. Даже Дания и Швеция насчитывали в своем военном флоте больше кораблей, чем Франция. В 1625 году Монморанси не смог одержать верх над гугенотским флотом Ла-Рошели без помощи кораблей, закупленных в Голландии. Как защищать бесконечные морские границы королевства без флота, военных портов, береговой охраны? Король не был дураком, а кардинал, вероятно, превосходно умел убеждать. Постоянная опасность со стороны протестантов Ла-Рошели, приход к власти в Англии Карла I (1625), стремившегося к власти на море, недоверие Франции к Испании, ненадежному союз нику и вечному антагонисту, были лучшими аргументами в выступлениях кардинала. К тому же еще герцог Монморанси, адмирал, отставленный к выгоде Его Высокопреосвященства, начал понимать недостатки морской политики Франции, угрожающие ей опасностью. Ришелье будет продолжать и совершенствовать реформы, предложенные Монморанси; таковы парадоксы истории. Но в данном случае не столько парадоксально, сколько несомненно: 1) рекомендации Монморанси были внимательно выслушаны его преемником; 2) Ришелье объединил в себе два ценных качества: ум и прагматизм, редко встречающиеся вместе.
74
Франсуа де Бутвиль был посмертным сыном маршала Люксембурга, называемого «Нотр-Дамский ковровщик».