— Странно! Что в Казани советник ханский делает? Не иначе как ковы[65] плетет.
— Кто их, басурман, разберет. Не поделили своего бога — Аллаха.
— Не скажи. Без смысла ничего не случается. Ты письмо непременно довези.
— А то!
Если гонец не придавал особого значения перехваченному письму — сказали доставить своему князю, значит» так надо, — то Никифора Двужила, более осведомленного о разворачивающихся событиях, оно словно плетка подстегнуло. Не столько признания пленных крымских лазутчиков подсказали ему, что необходимо спешить, сколько последние слова ханского советника: «Все готово».
«Прохлаждаться некогда!» — понял Никифор.
Теперь его конь более рысил, чем шел шагом, княжеский посланец часто пересаживался с одного коня на другого, немного отдохнувшего без седока. Пересаживался как ордынцы, не сбавляя хода. По пути он продумывал каждый свой будущий шаг, думал, как без суеты, но споро подготовить город к обороне, но главное, переправить княжну за болото, быстро и тайно.
Подъезжая к Воротищам, Двужил с удовлетворением отметил, что воротниковая стража усилена, а в надвратной веже[66] не один, а двое наблюдателей.
Вроде бы странное название главных городских ворот, но оно привычно, ибо пришло из незапамятных времен. Ворота крепкие, кованого железа, на каменных опорах. Никаким тараном не прошибешь, да и не подтянешь его к ним. Как раз у того места, где Высса, встретившись с обрывистым холмом, круто поворачивает, обходя его и становясь естественным препятствием для штурмующих, мудрые предки поставили ворота; низинную же часть огородили они высоким земляным валом, перед которым еще и ров вырыли. От Выссы его отделяла перемычка. Она же служила дорогой к Воротищам. При приближении ворогов перемычку рушили, и ров заполнялся водами Выссы. Со временем и по земляному валу, и по крутому склону холма возвели крепкую дубовую стену, с заборолами[67] и частыми вежами. Горожане за ней стали чувствовать себя еще спокойней. Проломить укрепления могли бы стенобитные орудия, но крутобокий холм, местами обрывистый, оставался крепким для врага орешком.
«Отберу самых метких стрельцов, — наметил для себя Никифор Двужил. — Расставлю по всей стене, пусть секут из самострелов пушкарей турских. Татары же не мастера палить из пушек».
Охрана дала знать в детинце, что Воротища миновал воевода малой дружины и стремянный князя Ивана Михайловича Никифор Двужил, и его вышли встретить находившиеся в детинце дворяне, чтобы узнать первыми о воле княжеской, кому из них управлять во время его отсутствия. Каждый уповал на то, что именно ему будет доверена столь почетная обязанность.
Никифор Двужил понял это по их недоуменным лицам, когда объявил волю князя.
— Князь Иван Михайлович очинил меня воеводой всей дружины, велев оберегать и стольный град его, и всю вотчину. Собирайте совет княжеских дворян, пошлите за теми, кого здесь нет. Я всем объявлю княжескую волю. Нам вместе ее исполнять.
Времени на сборы Двужил дал немного, но его хватило, чтобы побывать в своем доме, повидать семью и переодеться с дороги; он из детинца направился на улицу Протас, к голове крупной плотницкой артели, которая в свое время строила охотничий терем на Волчьем острове, обнеся его добротной стеной, она же и гать стелила, подправляя ее при необходимости. Потому и выбрал для претворения в жизнь своего предприятия именно этих мастеров. К счастью, голова был дома.
Уединились по просьбе Никифора, к удивлению знатного плотника. Он даже не удержался и спросил:
— Ради чего скрытничать?
— Есть нужда. Ради срочного и тайного дела, какое тебе предстоит, если ты, конечно, согласишься. Нужно на Волчьем острове подготовить пару стен с бойницами для рушниц.[68] Саженей[69] по двадцати пяти каждая. Где им место, потом укажу. Пока заготовить их следует спешно.
— Эка, урок! Чего ради!
— Я сказал — тайное дело. Пока, не обессудь, не откроюсь даже тебе. Погляди одновременно, крепка ли гать. Если будет нужно, подправь. С собой возьми только тех, понадежней кто. Умеющих рот держать на привязи. Остальным — ни слова. Не пошла бы по городу лишняя молва. Для охраны выделю пару десятков дружинников. Если что, они лес пособят валить. Сегодня же — в путь. Успеете до темна?
— Добраться — доберемся. А за топоры — завтра с рассветом.
— Вот и ладно.
Следующий путь Никифора — в гридню.[70] Урок самому надежному сотнику Сидору Шике, чтобы подобрал для себя пару десятков добрых дружинников и готовился бы с ними отправиться на Волчий остров.
— Да без показухи все сделать. Куда и зачем, объяснишь дружинникам, когда минуете Воротища. Сам же знай: княгиню в княжеский охотничий терем отправляю.
— Верный шаг, — похвалил Никифора Шика, но тот отмахнулся.
— Не мой. Так сам князь велел. Не ровён час, одолеют город крымские разбойники.
— Вряд ли. Но — все же: береженого Бог бережет.
Теперь можно было идти на совет с княжескими дворянами. Впрочем, пока еще его нельзя назвать советом. Никифор Двужил повторил то, что уже сказал встречавшим его дворянам, добавив как бы извиняясь:
— Не моя воля быть над вами, но воля князя. Обиду можете держать, но при себе. Считаю, не время нынче чиниться. За неповиновение же мне — ответ скорый и строгий. Сейчас я самолично объеду все стены, погляжу запасы. Вам же — мыслить о своем завтрашнем слове. С утра соберемся на совет. Сотников еще позовем. Станем ряд рядить, как ловчее устроить оборону города, как уверенней встретить крымцев, которые, по мнению князя и по моему тоже, подойдут крупными силами уже совсем скоро. Посему намерен я и смотр дружины непременно учинить.
Но не в гридни направил Двужил стопы свои, где дружинники с нетерпением ждали его, а поспешил к княжне, которая тоже ожидала Никифора Двужила, недоумевая, отчего тот медлит с приходом, хотела услышать о том, как встретил князя царь-батюшка. Еще ей не терпелось узнать, почему воевода вернулся один и так скоро?
Никифор Двужил хорошо понимал и нетерпение княгини, и возможную обиду на него, поэтому, войдя в ее хоромы, с низким поклоном попросил прощения за запоздалый приход. Затем все рассказал ей, без всякой утайки добавив:
— Вернул меня, матушка, князь Иван Михайлович, чтобы вотчину его от крымцев оборонять, особливо стольный град. Тебя же, светлая княгиня, на Волчий остров унести и там стеречь, укрыв от недоброго глаза. Спешно. Вот я и занялся подготовкой к безопасному твоему переходу.
— Авось Бог сохранит? Сколько уж лет даже сакмы до нас не добегают. Поведешь и нынче, как князюшка, сокол мой, поступал, к Одоеву дружину, там и остановите супостатов. Дитятку ведь со дня на день жду. Все уж приготовлено для родов здесь.
— Все нужное, повитуху, мамок и нянек туда тотчас же переправим, как о гати мне известие дадут, что исправна. А следом и тебя, свет мой матушка. Нынче не сакмы по Сенному шляху ждем, не отряд невеликий, а рать. И немалую.
— О! Господи! Не оставь нас без милости. Не отверни лика своего, Пресвятая Богородица, заступница наша перед Спасом — сыном твоим.
— Об одном прошу: все готовить в тайне. Только те должны знать, кто с тобой в охотничий терем отбудут. Прознает если кто-либо алчный, плохую службу может сослужить.
К концу следующего дня донесли Никифору Двужилу, что гать подправлена надежно, можно княгиню переправить. Никифор снова — к ней.
— Ночью нынешней проводим всех, кого ты укажешь, а на рассвете и тебя, матушка, унесем.
Так и поступили. Подобрал Никифор из дворовых полдюжины молодцов крепких, к ратному делу к тому же способных, опоясал их мечами, велел засапожные ножи не забыть. Этим молодцам — нести княгиню. Приставил к дворовым дюжину мечебитцев, чтобы терем оберегали, но в засады бы никакие не ходили. Не ровён час, по весеннему насту могут крымцы просочиться на остров, вот тут их ратная ловкость пригодится.
Решил Никифор и казну княжескую унести на Волчий остров, повелев приковать сундук к носилкам, чтобы надежней было. Опрокинется, не дай Бог, вызволяй его тогда из болота. Времени уйма уйдет, да и удастся ли? Поручить эту работу определил кузнецу княжескому по прозвищу Золоторук.
70