- Значит ли это, что губернатор остался недовольным результатами разговора с Комаровым? - спросил маленький.
- Пожалуй, да, - покивал водитель. - Да, недоволен. Это точно. Хмурый он был.
- И ты обратил на это внимание?
- Водители - народ приметливый. Если четыре года ездишь с одним и тем же человеком, невольно узнаешь его характер.
- Зафиксируем достигнутое, - предложил маленький. - Губернатор остался недоволен разговором с Комаровым, а ты обратил на это внимание.
- Но не придал значения, - уточнил водитель. - В один день у человека может быть одно настроение, в другой день другое.
- Ты мог и не придать значения настроению губернатора, потому что был не в курсе его дел. Но некто, назовем его пока мистер X., был в курсе и этим настроением чрезвычайно интересовался. И этому человеку ты дал знак о том, в каком настроении находится шеф. А конкретно - о том, что переговоры были безуспешными. Скажу больше: ты подал этот знак в течение примерно пятнадцати минут после того, как губернатор сел в машину и вы отъехали от дома Комарова. Ты мог сразу мигнуть фарами или подфарником, мог сделать это или нечто такое же позже, но ты это сделал. И если ты сейчас назовешь этого человека, будем считать, что самая трудная часть нашей беседы уже позади.
- Понятия не имею, о чем ты говоришь, - заявил водитель.
И тотчас, без всякой задержки, маленький как-то странно махнул рукой, и на голову водителя обрушилась такая лавина боли, какой он не испытывал даже тогда, когда попал в аварию и его зажатую искореженным железом ногу вырезали автогеном. При этом он не терял сознания, каждая крупица боли находила свое место и не исчезала, пока не источала свою силу. Он не знал, сколько продолжался этот ад - десять минут или час. Но скорее всего - не больше трех или пяти минут, потому что за это время его собеседники никак не сменили своих поз.
Когда боль наконец отпустила и он получил возможность все видеть и слышать, маленький заметил, обращаясь к высокому:
- Извини, Боцман. Я знаю, что ты не сторонник таких методов. Я тоже. Но это гораздо эстетичнее, чем зажимать яйца в дверях, а иногда оказывается и эффективнее. Страшна не боль. Страшен страх боли. Он его испытал. И испытает еще, если будет продолжать нести чушь, а не давать прямые и точные ответы на наши вопросы. Что успокаивает мою совесть? Я тебе скажу. Если бы мы попали в его руки, он не озадачивался бы морально-этическими проблемами. Нет, не озадачивался. Но в данный момент, Костя, повезло нам, а не тебе. Поэтому кончай строить из себя Зою Космодемьянскую, если ты знаешь, о ком я говорю, и отвечай на наши вопросы. Коротко и точно. И правдиво, разумеется. Итак, когда ты подал знак?
- Сразу, как только отъехали.
- Какой?
- Мигнул левым подфарником. Хотя поворачивали мы направо.
- Сигнал был заранее оговорен?
- Да.
- Кому ты подал сигнал?
- Не знаю.
- Это не текст в нашем разговоре. Костя. В нашем разговоре не может быть слов "не знаю".
- Но я действительно не знаю! Было почти темно, туман. Я и понятия не имею, кто увидел мой сигнал.
- А кто должен был увидеть?
- Этого я тоже не знаю. Маленький обернулся к товарищу.
- Боцман, выйди на три минуты, а? Не могу я издеваться над твоей изнеженной психикой. Клянусь, я не сделаю ему слишком больно. Я сделаю только так, чтобы он вспомнил, что такое боль. Заодно принеси полведра воды. Она может понадобиться.
- Нет! - сказал водитель. - Нет! Пожалуйста, не нужно! Я все скажу. Все, что знаю. Я действительно не знаю, кому подал знак, когда мы отъехали от дома Комарова. От меня ничего и не требовалось. Лишь мигнуть не повороте левым подфарником, если переговоры закончатся неудачей.
- Кому ты подал сигнал - не вопрос, - заметил маленький. - Ты подал сигнал убийце. Через двадцать минут Николай Иванович Комаров был застрелен.
- Я не имею к этому никакого отношения! - воскликнул водитель. Клянусь жизнью моих детей! Клянусь всем, чем только можно!
- Я склонен поверить, - заметил Боцман, когда водитель перестал бить себя в грудь.
- А у меня и сомнений на этот счет не было, - ответил Мухин. Нерационально. Для чего вводить в горячую схему лишнего человека? Его использовали для другого. И практически втемную. А вот кто использовал это он знает и сейчас нам подробно расскажет. Ну, Костя? В какой-то из дней накануне убийства Комарова, а еще вернее - за неделю или даже за две, ты встретился с человеком, с которым раньше никогда не встречался. И встреча эта произошла по его инициативе, хотя и могла выглядеть совершенно случайной. Чтобы ты не перенапрягал свою память, подскажу, что именно этот человек приказал тебе дать сигнал, о котором мы только что говорили. Ты помнишь, конечно, этого человека?
- Да. Но я не знаю, кто он. Он никогда не представлялся и не называл себя. И губернатор его не называл. Однажды, примерно за неделю до всех этих событий, он вызвал меня и сказал: "Поговори с этим человеком". Мы спустились в холл первого этажа и поговорили.
- О чем? - спросил маленький.
- Разговор был пустой и дурацкий. Он спросил, нравится ли мне эта работа. Я сказал: да. А что? Зарплата нормальная, под машиной ночами не нужно лежать. А что не подхалтуришь - ну, сейчас с халтурой негусто, столько частников навалило, что по улицам не проехать. Он спросил, понимаю ли я, что на должности водителя губернатора должен быть человек, проверенный во всех отношениях. Я сказал: проверяйте. Сидеть я никогда не сидел, прав по пьянке не лишался, всего одна серьезная авария была в жизни, да и то не по моей вине. Принимаю тоже в меру, и с этой стороны ко мне не подкопаешься. Он сказал, что речь идет не о прошлом, и по биографии ко мне никаких претензий нет. Речь о будущем. Губернатор - серьезная политическая фигура, и он может стать объектом внимания криминальных группировок и даже западных разведок.
- Таким образом он дал понять, что представляет ФСБ? - уточнил Мухин.
- Вот именно - дал понять, - подтвердил водитель. - Никаких документов не показал, ни на кого не сослался.
- А ты не спросил его документы?
- Нет. Как-то неловко было. К тому же представил ему меня сам губернатор. Как я мог ему не доверять?
- Продолжай, - кивнул Боцман.
- А нечего продолжать. Побазарили и разошлись. Я пообещал сообщать ему, если замечу вокруг губернатора что-нибудь подозрительное.
- Он тебе дал телефон?
- Нет. Сказал, что сам будет звонить.
- Звонил?
- Нет. За неделю - ни разу. А потом пошла эта катавасия.
- Какая?
- Ну, выборы. Собрания, митинги, выступления по телевидению.
- Когда он тебе позвонил?
- Этот день я хорошо помню. Когда Комаров был зарегистрирован кандидатом в губернаторы. Все в конторе ходили и хохотали. У него не было ни одного шанса.
- О чем тебе сообщил этот человек?
- Попросил о встрече. Мы встретились в парке, в глухом месте. Он приказал мне отслеживать все, что связывает губернатора с Комаровым. И вообще, все, что у нас станет известно о Комарове. Я пообещал. А мне что? Это же не военная тайна, верно?
- Что ты ему сообщал?
- Ну, время от времени он звонил мне домой или в служебку, и я передавал то, о чем у нас треплются - больше и нечего было. Ну, а дня за три до того дня он приказал мне быть наготове и выполнить приказ, который он мне передаст - либо сам, либо через посредника.
- Приказ о сигнале?
- Да.
- Он передал его сам?
- Да.
- Опиши его, - вмешался в разговор Боцман. - Рост, вес, телосложение, особые приметы.
Водитель задумался. У него была хорошая зрительная память, и он неплохо запомнил таинственного незнакомца. Беспокоило его сейчас другое: стоит ли рассказывать про него этим парням, несущим в себе какую-то опасность, гораздо более серьезную, чем морду набить или даже покалечить в драке. Водитель всем своим опытным нутром чувствовал, что столкнулся с тем, с чем в жизни никогда не сталкивался, и самое разумное было дистанцироваться от этой опасной странности, вернуться в мирный и безопасный быт. Что для этого лучше: соврать этим парням или сказать правду?
- Лучше не врать, - словно бы угадав его мысли, подсказал маленький. - Во-первых, нехорошо. А во-вторых, опасно. Мы же узнаем правду, согласен?