Река и горы и овраг но городских тут нету благ
Для сельских бедолаг
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Пели-спали, где только придётся, водку в ступе любили толочь.
Но не пьётся уже, не поётся, и не спится в холодную ночь:
Жизни жалко и жалко собаки, остального не жалко почти
В подступающем к сердцу овраге, у большого ненастья в горсти.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Тили-тили (не тесто с невестой), трали-вали (прошли это все):
Водку в ступе мололи совместно, языками мололи эссе.
А потом изменили порядок. Не порядок, а слово одно.
Водку стали толочь без загадок, языками — толочь молоко.
Спились-съелись, в Корее пожили. Жаль с тех пор горемычных собак.
Шерсти горсть в чутком сердце хранили, надо клок этот съесть натощак.
Тили-тили, опять проходили, трали-врали, как все хвастуны.
Не поётся, но пить не забыли — так в ненастьях живёт полстраны.
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Девятый класс
Где у подъезда толкотня и тёмный лес тяжёлых рук
Там ждут надеюсь не меня я слабый враг неверный друг
Качели, горки, гаражи — темны распятья во дворах
Попойки, драки, грабежи ты прахом был и станешь прах
А дома книжная тюрьма обойный клей колода карт
Уйти в бега, сойти с ума советует лукавый бард
Но нет надёжнее пути сквозь стыд и срам чужих дворов
Чем сон-травою прорасти не оставляющей следов
А в небе ледяной металл и если лечь лицом в бетон
Увидишь то что так искал — свой неразменный миллион…
ВЛАДИМИР БУЕВ
Школьник
Я перед выходом во двор в два раза делаю острей
Свой бдительный орлиный взор, иначе шанс поймать люлей
От гопоты имею враз, от этих мрачных забияк
Ершистых наглых злых зараз, я жуть боюсь пацанских драк
Все норовят достать кулак, поставить мне большой синяк
Да я слабак ну пусть слабак, и я не то чтобы смельчак
Но и не трус, ну пусть боюсь, и потому не оступлюсь
Я дома в угол свой забьюсь, на чтенье книжек навалюсь
Колоду карт в пасьянс сложу — всё тренировка для ума
Зато в штаны не наложу, и теоремою Ферма
Прозабавляюсь вечер весь, ботаник я, мне стыд и срам
Вдыхаю клей как будто взвесь не веря собственным слезам
Дурманы в сером веществе мотив подарят просиять
Свалиться мордой в оливье и рубль последний разменять.
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Это новая песня на старый лад,
на зубок её брали и там, и тут:
из живущих каждый не виноват,
виноватые вниз головой цветут.
Они камни колышут на площадях,
иногда приснятся, как зимний лес,
где деревья чёрные все в гвоздях
(но иных не встретишь ни там, ни здесь).
Они тоже хотели из общих зол
выбрать меньшее, стать серебром планет…
Опустили сердце в густой рассол,
позабыли на девяносто лет.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Посидеть на двух стульях не всякий рад,
понимая последствия там и тут:
можно выйти оттуда в Эдемский сад
или выбрать совсем иной маршрут.
Те, кто жив — обыватели хоть куда:
приспособились через камни шагать.
На чужие кто умышлял места,
тот готов рассвет на ветвях встречать.
Заколышутся камни на площадях,
на ветвях закачаются булки враз —
и окажутся новые на гвоздях:
годы прежние выползут напоказ.
МИХАИЛ ГУНДАРИН
В Транквилиуме этом, Тропарёво,
ещё при позапрошлом короле,
едва сопротивлявшееся слово
полнеба мы тащили на пиле.
Усохли дни, зато набухли ночи,
ни слов, ни пил. И, честно говоря,
сегодня даже небеса не очень
подходят для тасканья словаря.
Бог в помощь нам, дельцам и дилетантам,
катящимся с невидимой горы —
ладони добродушного гиганта.
Теперь и это в правилах игры.
ВЛАДИМИР БУЕВ
В иных мирах я тоже как-то шастал,
В Транквилиум опять же забредал.
Но, может, зря сейчас о том похвастал?
Всего лишь в Тропарёво побывал.
И там мне было тяжко: слова ради
единого я поднимал пилу.
Я был Атлантом, ибо в роли клади
волок (подобно мощному волу)
полнеба на пиле простой двуручной.
Я так старался, даже изнемог.
Но Бог исправил день мой злополучный,
устроив мне счастливый эпилог.
Весь вечер без пилы хожу свободно,
И завтра тоже в гору не пойду.
Сизифов труд — как это благородно!
Но дилетанты с нормой не в ладу.