Он двигался на мне, медленно раскачивая бедра, с каждым разом позволяя мне проникать глубже, и почти останавливаясь, как только я чуть двигался. Боже мой, я готов был остаться так навеки, чтобы всегда ощущать тепло его тела, которое плотно, но податливо сжимает мой член.
Он начал подниматься и опускаться, трахая себя мной; мышцы его бедер напрягались, а рука время от времени опускалась, чтобы повести по члену – легкие дразнящие прикосновения, от которых он сам же закусывал губу и жалобно постанывал, как будто бы его дразнит и мучает кто-то другой, и этого другого могут тронуть его стоны.
Медленный кайф закончился, когда Джейми увеличил темп. Я быстро понял, что он не даст мне безнаказанно поднять задницу даже на пару сантиметров – тут же накажет, щипнув за сосок, или наклонившись вперед для поцелуя, так что внутри него еле-еле остается одна головка.
Кончить казалось весьма отдаленной перспективой – Джейми явно стремился потянуть подольше, – но при желании я мог бы поймать удачу за хвост. Каждый раз, как он вжимался в меня, заставляя кружево шершаво скрести его ягодицы и мои бедра, очередная волна возбуждения сотрясала меня – но не давала окончательный толчок к разрядке. Потому что мое удовольствие было бы куплено ценой разочарования Джейми.
Он шептал мне, как я хорош; гладил мои ноги, затянутые в капрон, наслаждаясь гладкостью ткани; поглаживал свой член, повторяя, как сильно у него стоит от меня, только от меня. Я смотрел, как он использует меня, и понимал, что лежать и не шевелиться не значит оставаться пассивным. То, что это не я трахал его, было очевидно – это он трахал меня, точно так же, как если бы это его член сейчас входил в меня сильными толчками; но я и не был для него живым вибратором. Он смотрел мне в лицо, он все время прикасался ко мне, и когда шарф окончательно соскользнул, на мгновение задержавшись на губах, где влага от дыхания заставила его прилипнуть, в его вздохе было столько же сожаления, сколько и в моем.
– Ты же не бросишь меня?.. – я заморгал; без шарфа на глазах свет показался мне слишком ярким. Я уже готов был умолять, но он покачал головой.
– Шутишь, что ли? Нет, конечно.
Он приподнялся, аккуратно выпуская мой член, и поморщился.
– Ты везде большой, Роб… Ох, только не вздумай извиняться!
– Даже не собирался.
Он стянул с меня резинку, завернул в салфетку и швырнул в мусорку в углу, не глядя, попал или нет.
– Давай-ка проделаем тут еще дырку – дорвем уже эти несчастные кружева.
Он перевернул меня на живот, так что пояс, удерживающий мои руки, перекрутился, и заставил передвинуться ближе к изголовью кровати, чтобы не так тянуло запястья. Я стоял в коленно-локтевой, задницей кверху, ожидая получить его член, но вместо этого получил… рот.
Он, действительно, зубами продрал очередную дыру; я услышал треск разрываемой ткани, затем его удовлетворенный шепот. А потом он поцеловал открывшийся участок кожи и скользнул языком между кружевом и телом. Я обожал римминг, хотя меня не так часто им баловали; а уж то, что меня ласкают языком через дырку в кружевных трусиках, буквально взорвало меня изнутри. Вашу мать, обычно я вел себя достаточно тихо во время секса, но с Джейми сдерживаться было просто невозможно! Я орал, скулил и просил, я матерился и жалобно подвывал, пока он планомерно доводил меня до сумасшествия. Затянувшийся пояс оставлял красные следы у меня на руках, но я уже был не в состоянии об этом беспокоиться. Я извивался, пытаясь получить его язык еще глубже, и почти зарыдал, когда он отстранился, играя с резинками, на которых держались мои чулки.
– Я сейчас буду трахать тебя снова, – сказал он, и по дрожи в его голосе я понял, что я не один тут опасно близок к финалу. – И даже не думай кончить, пока я не скажу! Я хочу видеть, как ты зальешь эти кружева. Если посмеешь кончить раньше времени, я сам сдеру их с тебя, затолкаю тебе в глотку и буду пороть, пока они, блин, не будут казаться розовыми по сравнению с твоей задницей!
– Джейми… – мой голос сорвался, но слова оказались не нужны. Он вошел в меня, уверенно заполнил твердым теплым членом, покрытым прохладной смазкой. Он покрывал поцелуями мои плечи, шею, тыкался носом и губами в ямку за ухом… потом выпрямился. Меня и раньше трахали жестко и грубо, но Джейми сумел отправить меня в нирвану, не растрахивая дырку до плачевного состояния. Каждый его толчок поднимал меня выше, он менял угол проникновения, пока я не начал задыхаться, а из широко раскрытого рта не начали вылетать хриплые вздохи не менее красноречивые, чем крики. Я не мог произнести ни одного слова. Дышал через раз. Только изо всех сил разводил ноги шире и молился, чтобы ему не пришло в голову просунуть руку мне под живот и провести по члену, потому что тогда все бы кончилось в эту же секунду.
Его последний рывок был похож на полет стрелы в замедленной съемке – прекрасное, восхитительное погружение в меня, завершившее серию размашистых ударов тела о тело; он кончил, а мне пришлось вцепиться зубами себе в руку, чтобы болью задержать свой оргазм.
Он перевернул меня на спину, собрал изодранные кружева и с нажимом провел ими по моему члену, и я кончил, раскрасив себя белыми подтеками до груди. Глаза рефлекторно закрылись, но я заставил себя открыть их, чтобы не пропустить ни одного мгновения, чтобы продолжать видеть раскрасневшегося Джейми, который завороженно смотрит на меня безумными глазами, в таком же невменяемом состоянии, как и я сам.
****
На моей любимой фотографии – той, по которой Джейми в результате сделал арт, и он и сейчас висит у меня в спальне – у нас в спальне, – не видно моего лица. Я стою спиной к камере в черных чулках с кружевными подтяжками. Кроме чулок на мне кожаные аксессуары, которые одел на меня Джейми – перчатки, ремень, затянутый на руке, и двойная «сбруя», ремешки которой проходят через плечо и охватывают талию. На пояснице у меня татуировка – коптский крест, а на обнаженных ягодицах едва заметные розовые следы, как от спанкинга, но чтобы их разглядеть, надо подойти очень близко.
Рука скрывает мою улыбку, но Джейми говорит, по мне и без этого видно, что я счастлив.
И он прав.
Notes
[
←1
]
Герою песни для починки ведра требовалась солома, чтобы ее отрезать, был нужен топор, поточить топор нужен камень, намочить камень нужна вода, а ведро-то дырявое.
[
←2
]
Том оф Финланд (настоящее имя Тоуко Лааксонен, псевдоним означает «Том из Финляндии») – финский художник XX века, наиболее известный своими стилизованными гомоэротическими рисунками.
[
←3
]
Малярный валик не окунают в краску целиком. Его макают одной стороной и затем «раскатывают» по плоской поверхности.