Я поднялась на цыпочки и поцеловала его, обвив руками шею. Я дрожала всем телом, поэтому прижалась к нему, чтобы успокоиться.
Клим горестно вздохнул, обнимая меня, и прошептал в ухо:
— Тогда нам все равно придется спуститься в подпол…
Свеча горела недолго. Сквозняк, гуляющий под домом, быстро задул слабый огонек. Но зажечь его снова было некому…
Я очнулась в полной темноте. В которой я замечательно видела. Клим тихо дышал рядом.
Все мое тело чесалось. Хотелось разодрать кожу, и высыпать наружу колючий песок, который мучил меня изнутри. Ногти зудели. Кости ныли.
Я взяла себя в руки. Сосредоточившись, подула Климу в лицо, нарисовав в воздухе знак — не знаю, как он назывался, главное, что я знала его предназначение. Теперь он не скоро проснется. Я накрыла его одеялом, подоткнув по краям, посмотрела в последний раз, до крови прикусила губу, чтобы не разрыдаться. Взяла свою одежду и вышла.
— Грета, деточка, а я видела вас и не стала беспокоить, не уходи, у меня обед скоро поспеет… Не богато, но сыты будем… — Сычиха сидела за столом и чистила картошку. В комнате царил привычный полумрак.
— Здравствуй, Маргарита, — я повернулась к ней спиной, — извини, я очень тороплюсь.
Я выскочила на крыльцо — теперь я могла рассмотреть, что со мной происходит.
Руки начали покрываться еле заметной шерстью, ногти пожелтели и стали жесткими и толстыми. Под кожей появились уплотнения. Ладони потрескались с тыльной стороны. Что же было с моим лицом?..
— О боже…
Я плотнее завернулась в свой тулуп и платок, и через заднюю калитку выскочила на задворки. Я бежала в лес. И чем дольше бежала, тем сильнее чувствовала зов природы. Мышцы мои становились более крепкими и упругими, легкие раскрывались с восторгом, уши слышали тысячи звуков, ноздри чуяли тысячи запахов. Я скинула тулуп, платок и теплую кофту. Они мне мешали.
Наконец, я остановилась. Деревня была далеко. Я обернулась и только сейчас смогла дать волю слезам. Надо же, как быстро и бесповоротно поменялась моя жизнь…
Где-то в лесу средь бела дня завыл волк. Лошадь, которая везла Верома с болота, остановилась и беспокойно тряхнула головой.
— Н-но, пошла-а!
Ханна перестала играть в снежки и прислушалась, ее подружки ничего не заметили.
Беата вздрогнула и обожглась паром из чайника.
На могиле старого Хоря затрепетали высохшие цветы. В лесу было безветренно.
Мужчина, мирно спящий в подполе старого дома, открыл глаза. Он плакал.
Клим ворвался в дом к Верому, когда тот только вернулся из леса.
— Ты?!! — Вером оглядел его с головы до ног. И все понял.
— Грета!!! Где моя Грета?!
Кастрюля с ухой выскочила из рук Беаты, резкий грохот заполнил собой весь мир на мгновение.
Клим сгреб Верома за ворот еще не снятого тулупа и затряс:
— Что хочешь делай, что хочешь!!! Но я должен быть с ней!!! Она теперь совсем одинока, понимаешь?!! Я нужен ей!!!
Клим отпустил Верома и добавил еле слышно:
— А она мне…
— Никто не в силах вернуть ей человеческий облик, — колдун с трудом сдерживал слезы, — но, может, я смогу что-то придумать… У тебя остался ее нож?…
Тоска нашла себе новое прибежище.
Морозной ночью на черную гладкую поверхность неба выкатился юный месяц. На вершине холма стоял зверь. Больше обычного волка — словно не из этих краев. Но все же это была она, волчица.
Волчица подняла голову и взвыла — долгим и протяжным был ее плач. А когда она замолчала, у подножия холма хрустнул снег. Волчица напряглась. Но осталась на месте.
Это был огромный волк, еще больше самой волчицы. Он смотрел на нее и взгляд его словно эхом отражался в ней: она почувствовала боль, недоумение, растерянность, тоску. И любовь.