И не было сомнения, что это не болезнь, не моя галлюцинация, а ни что иное, как проклятие. Мои пальцы, уши, губы и живот защипало изнутри — словно их кололи мелкими, но очень острыми иголками. Так я в первый раз почувствовала колдовство.
Страх улетучился. На смену ему пришли жалость и боль, словно я взяла на себя часть его страданий.
— Батюшки! Ну, вот ты его и увидела… — на пороге стояла Сычиха, закрыв рот руками и качая головой из стороны в сторону.
Я смотрела на него, во все глаза смотрела, не могла оторваться. А он смотрел на меня. Внимательно, пронзительно, враждебно. Он боялся. Боялся, что скривлю свою физиономию и протяну: «Фу, ну какой же он урод!» Потом выскочу на улицу и разнесу по всей деревне: «Сычиха прячет у себя дома чудовище! Вы забыли про нее, не ходите в ее дом, а она там чудище завела!!!» Однако же он предпочел не ждать, трусливо притаившись, пока я не подойду и не разгляжу его (а вдруг в темноте вообще не замечу?..), напротив — он решил обнаружить себя сразу, многим рискуя. Он гордый, подумала я.
Он шумно втянул воздух и сделал шаг назад, но дальше идти ему было некуда. Тогда я произнесла:
— Не бойся меня. Никто не узнает. Ни одна живая душа.
Я пыталась всем своим видом сказать: «Верь мне».
Он постоял в напряженной позе еще несколько секунд, вглядываясь в мое лицо. Затем, резко повернувшись, сделал несколько больших шагов, по пути сворачивая стулья, и спрыгнул в подпол. Захлопнул за собой дверцу. Он хромал.
Я посмотрела на Сычиху. И сказала:
— Пожалуйста, расскажи мне!
— Садись, — сказала Сычиха, немного подумав.
Я подняла стулья, придвинула их к столу и села на один из них. Сычиха подбросила дров в печь, поставила на огонь чайник.
— Да, я же молоко принесла! — я кинулась к двери, подняла кувшин, который оставила возле порога и отдала Сычихе.
— Ах как кстати, у меня как раз кончилось… — старуха посмотрела на кувшин, — погоди тогда.
Она достала из-под стола миску, долго что-то отмеряла, сыпала какие-то травки, порошки, что-то крошила, мешала, и, наконец, залила все это подогретым козьим молоком. Затем перелила густую массу в большую кружку.
— Сейчас, деточка, подожди минутку, я отнесу ему снадобье.
Она откинула крышку подпола и позвала: «Клим! Возьми, дорогой мой, выпей скорей!».
Из подпола показалась голова, плечи. Его затылок был покрыт длинной жесткой шерстью, и если бы не отсутствие острых волчьих ушей и не наличие человеческих плеч, можно было бы подумать, что из подвала вылезает какой-то зверь — большой и страшный. Он протянул руку и забрал кружку, потом быстро обернулся на меня, сверкнув во тьме глазами, и захлопнул дверь. Сычиха постояла молча с минуту и вернулась к столу.
— Не хочет, чтобы ты его видела… — она села напротив и тоскливо посмотрела перед собой, — так вот…
«Когда-то давно у меня был муж. Мы хотели детей, а уж как я изводилась…Много лет мы жили вместе, но, видимо, нам не суждено было радоваться детскому смеху… Как-то зимой мой муж отправился в лес — поставить силки. Больше я его не видела. Говорят, в тот год в лесу хозяйничал медведь-шатун…
Спустя какое-то время мужики нашли кое-что из его одежды. В общем… Я стала вдовой и навсегда потеряла надежду родить ребенка. Ведь я была уже немолода и не так хороша собой, и вряд ли кто-то из нашей деревни захотел бы взять меня в жены…
Но однажды где-то весной (прошло всего несколько месяцев с того события) ко мне в дверь постучали. Я пекла лепешки, и у меня был мед и немного браги. За окном поливало вовсю.
Это был странник, немолодой бродяга. Он шел издалека и неизвестно куда. Он попросился на ночлег в мой дом, крайний в нашей деревне, и я не смогла отказать.
Я приняла решение в один миг. И эта ночь прошла без сна — для меня и для него. Солнечным утром он ушел. А я потом родила мальчика. И назвала его Климом».
— Так это твой сын? Тот самый?! Клим! Точно! — я была настолько поражена, насколько это было правдой, — но ведь он ушел много лет назад! Ушел из дома, и больше о нем никто ничего не слышал.
Сычиха сокрушенно покачала головой: