Проза Толкина укладывается в нормальный прозаический коэффициент одного ударения через каждые два-четыре слога. В пассажах интенсивного действия и чувства, коэффициент получается близким к 50 процентам, подобно поэзии; но только в речи Тома это можно чётко отследить.
Ударный ритм в прозе довольно легко идентифицировать и просчитать, однако, я сомневаюсь, что два разных читателя отметят в одном прозаическом отрывке ударения точно в тех же местах. Другие элементы ритма в повествовании - менее выражены и значительно труднее чётко определимы, связаны не со звуковым повторением, но с самой тканью повествования. Эти элементы - длиннее, больше, и очень неуловимы.
Ритм - это повторение. В поэзии можно повторить что угодно - ритмический рисунок, фонемы, рифмы, слова, строки, строфы. Эта возможность, заложенная в правилах, дает бесконечную свободу для построения ритмической структуры.
Что же такое - повторяемость в повествовательной прозе? В устном повествовании, которое обычно содержит много формальных элементов, ритмическая структура может быть организована повторением определенных ключевых слов, и группировкой события в аналогичные, накапливающиеся полуповторения: вспомните "Три медведя" или "Три поросенка". Европейский рассказ использует триады; исконно Американский рассказ - более привычен к четырёхкратным повторениям. Но обе традиции повторений основываются на фундаменте национальных традиций и служат успеху повествования.
Повествование движется, и, обычно, движется вперёд. Чтение про себя не нуждается в повторе реплик, чтобы поддерживать связь рассказчика и слушателя, и люди могут читать значительно быстрее, чем они говорят. Так люди, привычные к тихому чтению, обычно ожидают, что повествование будет продолжаться неуклонно, без формальностей и повторений. Усилившись в XX веке, эта читательская привычка привела к распространению взгляда на рассказ, как на дорогу, по которой мы едем, хорошо вымощенную и многоуровневую, без пересечений и ответвлений, по которой мы можем двигаться так быстро, как только возможно для нас, без изменений темпа и, несомненно, никаких остановок, пока мы не дойдём до - хорошего - конца, и только тогда уже - стоп.
Помещая слова "Туда и обратно" в название, придуманное Бильбо для "Хоббита", Толкин уже показывает нам основную форму его повествования, направление его дороги.
Ритм, который формирует и направляет его повествование, должен быть заметен всем, как он был заметен мне, поскольку он - очень сильный и очень простой, такой простой, каким только может быть ритм: два такта. Удар, передышка. Вдох, выдох. Сердцебиение. Шаги идущего. Но в таком обширном масштабе, ритм способен к таким бесконечно сложным и тонким изменениям, что это поддерживает огромное повествование цельным, от начала до конца, от движения Туда до Возвращения, не слабея. Фактически, мы проходим от Шира до Роковой Горы с Фродо и Сэмом. Раз-два, левой-правой, пешком, весь путь. И обратно.
Что же это за элементы, которые устанавливают такой темп долгого путешествия? Какие элементы возвращаются, повторенные с вариациями, чтобы формировать ритмы прозы? Вот они, как их вижу я: Слова и фразы. Образы. Действия. Настроения. Темы.
Повторяющиеся слова и фразы должны вроде бы легко идентифицироваться. Но не у Толкина, при чтении его вслух; он писал прозу для "тихого", и умного, читателя, и он не использовал ключевые слова и установочные фразы, как делают рассказчики. Такие повторы были бы скучными и фальшиво-наивными. Я не поместила бы никаких "рефренов" в трилогию ВК.
Как описания, так и действия, настроения и темы я не в силах разделить, сохраняя смысл. В таком глубоко продуманном и скрупулёзно выписанном романе, как "Властелин Колец", все эти элементы работают вместе, неразрывно, синхронно. Когда я попыталась расчленить их для анализа, я только распустила гобелен и получила множество нитей, но утратила картину. Итак, я оставила их сплетёнными вместе. Я лишь отметила каждый повтор любого образа, действия, настроения, или темы, не пытаясь идентифицировать их, как что-нибудь иное, кроме повтора.
Я исходила из своего впечатления, что темный эпизод в рассказе, вероятно, последует за более светлым (или наоборот); когда персонажи прошли страшное испытание, они затем должны получить передышку; каждое действие порождает последствия, которые, хоть полностью их предсказать нельзя, поскольку воображение Толкина - неисчерпаемо, но более или менее предсказуемы как тип, как день следует после ночи, и зима после осени.