Не упускал случая пристать к Гале и Витька. Но он занимался этим от нечего делать, просто для смеха.
— Фрейлен вышла на поиски принца? — спросил он однажды, когда Галя во всем блеске остановилась возле нас.
— Угадал, — подтвердила она.
— И каков теперь принц?
— Как всегда. Рост сто восемьдесят сантиметров, вес восемьдесят килограммов.
— Так вот он же я! — радостно завопил Витька. — Во мне сто восемьдесят шесть!
Я не дотягивал до принца два сантиметра, а Яков Михайлович — добрых двенадцать. Он был одного роста с Галей, и данные принца она привела явно для него. Это понял даже Витька.
— Нет, братец Яков Михайлович, — сказал он, когда Галя ушла, — тут тебе ни с какой стороны не светит. Брось ты это дело.
Но Яков Михайлович и не подумал бросить. Казалось, эти сантиметры только подхлестнули его. Он решил сражаться до последнего. Раза два или три я видел, как он разгуливал на трамвайной остановке, поджидая Галю. Лицо у него было такое, будто он собрался прокатиться на мотоцикле по вертикальной стенке. Я даже не решился подойти к нему, так он был сосредоточен. А Гале хоть бы что: спрыгнув с трамвая, она шла домой, насвистывая какой-нибудь мотивчик.
— Яков Михайлович, — сказала она как-то, подойдя к нам, — не надо меня встречать. Я никого не боюсь. Спите себе спокойно.
— А я за тебя боюсь, — ответил он. — И потому мне не спится. Кроме того, я люблю заботиться о ближних, — это он сказал для нас: ему было неловко, что Галя завела разговор при всех.
— Заботьтесь о других, — сказала она. — Я и так проживу.
Яков Михайлович не послушался ее и жестоко поплатился. Галя сделала дьявольский ход. Она купила туфли на самых высоких каблуках и стала выше на несколько сантиметров. Надо сказать, что так она выглядела еще грациознее, но радости от этого Якову Михайловичу было мало. Как он ни тщился, а Галя смотрела на него сверху вниз. Вряд ли кому-нибудь такое может показаться приятным, а ему тут не светило действительно ни с какой стороны.
К Гале теперь было не подойти. Она разгуливала себе по улице, а Яков Михайлович взирал на нее со стороны. Он не на шутку растерялся от ее выходки. Галя же будто и не замечала ничего. Она по-прежнему каждый вечер останавливалась возле нас и развлекалась с Витькой Зайцевым. Тот за словом в карман не лез, а Яков Михайлович только поглядывал на нее и молчал. Смотреть на Галю можно хоть целый час, столько в ней всего красивого. Мы-то не очень это замечали, потому что выросли вместе, а он увидел ее впервые, когда ей было уже восемнадцать лет. Поэтому ему все бросалось в глаза: и ее смуглая кожа, и серые глаза, и черные волосы.
Замешательство длилось дней восемь-девять, не больше. Не мог же он, в конце концов, ждать, когда износятся ее чертовы каблуки. Это слишком долгое дело, а он не собирался больше тянуть. И тут он доказал, что не случайно стал кандидатом математических наук. Что и говорить, голова у него работала. Не всякий бы додумался до такого способа уравнять шансы. Мы вздрогнули от неожиданности, когда он в первый раз подкатил к ней на мотоцикле. Теперь она стояла, а он сидел рядом в седле и тут уж никто не смог бы определить, что он ниже ее.
Если бы дело было только в этом, то мотоцикл спас бы его. Тем более, что Яков Михайлович был классным мотоциклистом. Ему ничего не стоило так рассчитать свое появление из-за угла, чтобы придать встрече видимость случайности. А если Галя не останавливалась, он тихонько ехал рядом с ней. На эту картину стоило посмотреть: тоненькая, стройная Галя и рядом на громыхающем мотоцикле Яков Михайлович. Конечно, сквозь рев мотора им было трудно разговаривать, но, притерпевшись, они могли бы научиться. Только Гале, видно, не очень-то нужна была эта наука. Идея моторизованного сопровождения не пришлась ей по душе. Она стерпела раз, другой, третий — пока это можно было объяснить случайностью, — а потом попросила Якова Михайловича заглушить мотор и выслушать ее.
— Я терпеть не могу мотоциклы, — сказала она. — Они хороши как шумовое оформление, но это не средство передвижения. Прошу вас, — добавила она, — дайте мне спокойно дойти до остановки.