Как отмечал Μ. И. Ростовцев, в Египте и при фараонах низшие классы были заняты принудительными работами. Но в первых веках нашей эры, с введением литургий принудительные работы легли на высшие классы. И все это они претерпевали в качестве римских граждан и граждан свободных греческих государств{471}. Отсюда, вероятно, рефлективность мышления, «избыточность» восприятия, тяга к размышлению, обобщению, описанию. Эти люди не просто чувствовали, но изображали свои чувства, не просто действовали, но анализировали свои действия и действия других людей, «судили» ближних. Одновременно в качестве «интеллектуалов» они извлекали удовольствие из описания своих «мук», из изображения чужих грехов и своих добродетелей, из собственного риторического стиля.
Глава IV
НРАВСТВЕННЫЙ ПРОГРЕСС
В РИМСКОМ ЕГИПТЕ
Поздняя античность часто представляется эрой грандиозного нравственного прогресса. Идея природного неравенства людей сменяется идеей всеобщего равенства всех — свободных и рабов, эллинов и варваров. Презрение к физическому труду больше не властвует над умами. Непротивление злу и любовь встают на место древнего талиона с его проповедью: око за око, зуб за зуб.
Предполагается, что идеи и концепции непрерывно присутствуют в обыденном сознании. Однако это не совсем так. В классовом обществе широкие слои редко поднимались до абстрактного мышления. Мы видели уже суть перемен, происшедших во II в. н. э. Вместе с риторикой элементы такого мышления проникли в Египет. В данной главе мы столкнемся с интересным фактом: новые идеи не приходят на место старых идей, как это бывает в науке. Они приходят на место обыденного, нерасчлененного сознания. Да, во II в. н. э. концепция равенства людей появляется в умах. Но она не сменяет концепцию неравенства, ибо таковой не было прежде. Концепция неравенства тоже появляется во II в. н. э. Да, уважение к физическому труду проповедуют! В пору второй софистики. Но и презрение к труду проникает в папирусы тогда же. Прежде о том и речи не было: все трудились или не трудились по мере необходимости, а не рассуждали на сей предмет.
Нравственный прогресс определялся не сменой идей, но сменой типов сознания. И уже в пределах новой ментальности идеи боролись друг с другом, побеждали одна другую и уживались одна с другой.
1. ЧЕЛОВЕК И СОСЛОВИЕ
Мы хотели бы привлечь внимание читателя к одному незамеченному парадоксу. Составляющие его факты общеизвестны. Первый из них — рождение идеи равенства, идеи «человека как такового». Второй — мощный взрыв этнической и сословной вражды. И все — в первых веках нашей эры.
Как отметил Μ. Μ. Бахтин, важнейшая черта тех веков — «обесценивание всех внешних положений человека в жизни, превращение их в роли, разыгрываемые на подмостках мирового театра по воле слепой судьбы (глубокое философское осознание этого у Эпиктета и Марка Аврелия, в литературном плане — у Лукиана и Апулея»){472}. По мнению И. С. Свенцицкой, это результат социальной мобильности, падения сословных перегородок и традиционных связей{473}. Итальянский историк А. Грилл и говорит о «национальной» стороне процесса. После греко-персидских войн варварами считались те, кто не обладал «греческой цивилизованностью», а потому стоял неизмеримо ниже эллинов. Лишь при эллинизме «наиболее просвещенные умы ученых» преодолели разрыв между греком и варваром. Идея о равенстве всех народов проложила себе путь{474}.
Мы не будем приводить здесь бесчисленные высказывания историков о христианском «равенстве перед богом». Достаточно известны слова апостола Павла: «Здесь нет различия между иудеем и еллином, потому что один господь у всех»{475}, «Нет уже иудея, ни язычника; ни раба, ни свободного»{476}.
Однако не менее известно и другое — именно в римскую эпоху эллины и иудеи, эллины и египтяне прониклись ненавистью друг к другу и начали считать друг друга существами низшего разряда. При римлянах письма наполняются ненавистью к «негрекам». Египтян обвиняют в тупости и бесчувственности, жестокости и бесчеловечности, некультурности и т. п.
На это обратили внимание Н. Льюис{477} и Дж. Барнс{478}. Оба они указали на политику римлян как на причину ненависти. Римляне разделили сословия налоговыми и иными перегородками. Египтяне платили максимальный подушный налог, им запрещали покупать землю у катойков. Получить римское гражданство египтянин мог, лишь сделавшись предварительно александрийским гражданином. Жители метрополий (центров областей) находились в более выгодном положении. Далее шла целая гамма разрядов до александрийцев и римлян включительно. Межсословные браки были затруднены. Естественно, каждая группа держалась за свои привилегии и обосновывала их неполноценностью низших сословий.
С течением времени пропасть между сословиями расширялась. При династии Юлиев — Клавдиев, отличавшихся легкомыслием и жестокостью нрава, доступ в ряды эллинов был куда легче, чем в просвещенный век Антонинов. В Гермополе и Оксиринхе привилегированная группа местных эллинов («те, что из гимнасия») пополнялась лишь теми, кто мог доказать принадлежность к ней своих предков более чем за полтора века{479}.
В чем же причина подобной политики? Оба историка видят ее в отношении римлян к египтянам. По мнению Дж. Барнса, римляне не любили все восточное. По словам Н. Льюиса, после битвы при Акции, где были разбиты Антоний и Клеопатра, римляне возненавидели Египет как олицетворение Востока.
Получается порочный круг. Этническая вражда в Египте — результат римской политики, а сама римская политика — результат этнической вражды. Вряд ли такое объяснение можно счесть удовлетворительным. Главное же, необходимо понять, почему этнические предрассудки появляются одновременно с «человеком вообще», одновременно с идеей равенства. Традиционное представление о том, что идея равенства сменяет идею неравенства человеческой природы, кажется нам не совсем верным. Оно основано на философских трактатах, а не на массовых источниках. И относится оно не к массовому сознанию. Если же обратиться к массовому сознанию, то мы наблюдаем уже знакомую нам закономерность. Не одна концепция сменяет другую, но концепции (самые разные) сменяют отсутствие концепций. От одного уровня ментальность переходит к другому. Соответственно появляются сентенции, поучения — следы присутствия «идей», поддающиеся исследованию и классификации.
Обратимся прежде всего к сентенциям, где фигурирует понятие «человек». Греко-латинский письмовник дает образцы утешительного послания при получении малого наследства: «Я узнал, что Лициний, твой искренний друг, умер, и печалюсь о том, что ты опечален, воспоминая о нем, но призываю тебя сохранять твердость духа, ибо завещания составляют люди, а утверждают — мойры»{480}. «Мы знаем, что ты не был одарен взамен Публием, твоим другом, который умирая, говорят, поменял документы не в соответствии с твоими: этот отказ (т. е. отказ адресата от наследства. — А. К.) неблагодарен, ведь все мы — люди, а люди — не равны»{481}. Семпроний отвечает брату Максиму: «Ты пишешь мне., что нелегко каждому человеку дать многое»{482}.
Ветеран Юлий Аполлинарий придерживается противоположного мнения. В прошении он пишет: «Подобает ведь тебе, величайший из благодетелей, всем людям предоставлять должное, особенно же тем; кто по возрасту имеет налоговые льготы»{483}. «Добродетельным людям от бога положены всяческие почести». — соглашается с Аполлинарием Бесодор в письме Теофану{484} (письмо не христианское). Александр утешает своего друга по поводу смерти сына: «Нужно ведь выносить то, что свойственно людям. Посему убегай скорби от падения человеческого и помни, что никто из людей не бессмертен, если не один бог»{485} (письмо христианское). И у христиан, и у язычников весьма популярна мысль о том, что «всем суждено умереть»{486}, человеку свойственно скорбеть об умерших{487} и т. п.