Дело не ограничивается армией. Со II в. н. э. карьерная идеология пронизывает все египетское общество. Целый трактат о карьере представляет собой письмо Аммона матери{546}. «Иногда судьба благосклонна, иногда— тяжела. Теперь у нас тяжелые времена, но все повернется к лучшему». Мать должна укрепляться духом, помня: «Ничто не зависит от нас». У Гарпократиона, брата Аммона, были неприятности, но «опять судьба начала возвышать его, ибо он любезен вечным богам и, когда бы ни падал к скромному состоянию, вновь возносится к величию». Далее, правда, выясняется, что вечные боги содействуют Гарпократиону не просто так, но с помощью протекции: «У него через друзей есть грамоты от некоторых больших людей». Аммон добивается жреческой должности. В борьбе за место «пусть узнают свою судьбу те, кто враждебен богам».
От карьеры Аммон переходит к богатству, обнаруживая и здесь сочетание смирения с оптимизмом. «Сама судьба дает и отнимает, когда захочет. Осторожное или неосторожное отношение к наследству не определяет всю жизнь. Тот, кто не сберег его, не обязательно становится совершенно бедным на всю жизнь. Более того, многие, не получив никакого наследства, преуспевают, становятся очень богаты». Сентенция, как обычно, завершается поучением: «Будь же деятельна в заботе о доходах». «Я надеюсь, — пишет с тем же оптимизмом брат брату, — что твое усердие и любовь победят мои неудачи»{547}. «Узнай же, что Гермий прибыл в Рим и стал отпущенником Цезаря, чтобы получить должность», — радостно сообщает другое письмо{548}.
Рассуждения о карьере стали настолько же массовыми, насколько стандартными. Пожелания карьеры в письмах сделались формулой. «Стилевое слово» — προκοπή (преуспевание, продвижение, карьера и т. п.) и его производные фигурировали в таких пожеланиях. Архитектор Герод молится за щедрейшее процветание стратега Аполлония, о чем ему и сообщает{549}. Слуга пишет господину: «Молюсь, чтобы увидеть тебя, господин, в большем успехе и в щедрейшем процветании»{550}. В другом письме читаем: «Молюсь за твое здоровье и продвижение»{551}.
В армии карьера особенно ценилась. Египтянин, попавший на службу в римский флот, крайне воодушевлен: «Умоляю тебя, господин мой отец, напиши мне письмо… чтобы я мог преклониться перед твоим писанием, ибо ты хорошо воспитал меня, и поэтому я надеюсь быстро продвинуться, если того захотят боги»{552}. Автор письма воину молится, чтобы адресат «получил продвижение»{553}.
Клемаций рассуждает: «Мы всегда молимся, чтобы все наши друзья достигли большего процветания»{554}. Наконец, отрывок из гороскопа гласит: «Быстро он продвигается в воспитании и становится весьма деятельным»{555}.
Слово προκοπή и производные от него кроме «низменного», делового плана имел другой — философский и религиозный. Здесь оно означало не карьеру, а совершенствование, внутреннее развитие{556}. Самое удивительное — оба плана неразрывно связаны.
Священник апа (абба) Миос упрашивает полицейского чиновника Абиннея освободить брата жены от военной службы{557}. К месту вставлена евангельская цитата: «Глоток воды одному из малых сих не останется без награды»{558}. Но другое обещание Миоса уже не столь прямо соотносится с Библией: «И бог воздаст тебе за милосердие твое и вознесет тебя к большему». В I послании Петра читаем: «Итак, смиритесь под крепкую руку божию, да вознесет вас в свое время»{559}. Слово употреблено то же («возносить»), а нюансы иные. Петр говорит о вознесении в прямом смысле — на небеса. Абинней же будет вознесен «к большему», т. е. к еще более высокой должности (вплоть до ангельского чина){560}. Поскольку должность досталась Абиннею ценой упорной и часто безуспешной борьбы, слова апы Миоса, вероятно, падали на благодатную почву. Апа сулил карьеру как эквивалент и предвкушение рая, как награду за помощь «малым сим», за добродетель.
Полвека спустя близ египетского города Пелусия ученик Иоанна Златоуста Исидор Пелусиот писал некоему Авсонию: «Многие одну начальническую должность меняют на другую, и исправляющие должность свою хорошо, по справедливости — низшую на высшую… Но тебя с престолов доброго начальствования приимут к себе небесные чины, которым соделался ты любезен как попечительный о боголюбивых нищих и всему предпочитающий справедливость»{561}. Всякое возвышение — карьера, даже до престола божьего. Жизнь полна вертикальной динамики. Иную связь двух планов совершенствования (духовного и карьерного) показывает приведенное выше письмо сына отцу: «…Ты хорошо воспитал меня, и поэтому я надеюсь быстро продвинуться, если того захотят боги». Также и отрывок из гороскопа, уже упомянутый, связывает карьеру с воспитанием.
Зависимость карьеры от успехов в учебе была достаточно ясна еще жителю птолемеевского Египта. Во II в. до н. э. мать писала сыну: «Узнав, что ты изучаешь египетский, я порадовалась тебе и себе, ведь теперь, прибыв в город, ты будешь учить детей врача… и получишь пропитание на старость»{562}. Наука доставляет место, но это конкретное место, а не карьера вообще. Здесь нет сентенции, наставления, абстрактных рассуждений о пользе учебы и воспитания. Тем более нет в птолемеевскую эпоху мечты о сокровенном, высшем плане «продвижения». Духовное продвижение не противопоставляется светскому. Напротив, в римскую эпоху открылась и практическая польза наук, и их духовная самоценность.
«Смотри, не ссорься ни с кем из людей в доме, но предавайся одним лишь своим книгам, любя знания, и получишь от книг пользу», — наставляет отец сына{563}. Письмо Афродисия гласит: «Прежде всего приветствую тебя, а со мной — все домашние. Великий праздник для всех желающих получить воспитание, когда они сознают, что делают порученное им, а не желают предаваться презренным удовольствиям. Ибо те, кто прежде, к счастью, нес повинности мистериям муз, позже становится их участником»{564}. На наставления и сентенции юноши отвечают ободряюще: «Не волнуйся относительно наших занятий, отец. Мы пребываем в трудолюбии и возвышаемся духом, нам хорошо»{565}. Другой молодой человек также усердствует, но ему мешает нехватка учителей и дороговизна учебы. «По этому поводу мы пришли в расстройство, вынуждающее нас пренебрегать здоровьем»{566}.
Итак, во II–IV вв. и возвышение духовное, и возвышение светское стали объектом массового морализирования. Из чисто практической сферы они перешли в теоретическую. Одни люди рассуждали о преимуществах карьеры, другие — о наслаждении искусством. Для одних учеба — средство продвинуться в должности, для других — высшее удовольствие. Но раз оба плана продвижения (духовный и светский) осознаны, они могут быть и противопоставлены. Это противопоставление мы находим, правда, уже не в папирусах, а у Иоанна Златоуста. Но слова Иоанна звучат в унисон с письмами. В письмах — заботы отцов о военно-писарской карьере детей, об их образовании, рассуждения о том, как воспитание способствует продвижению по службе. У проповедника — порицание всего этого. «О том, чтобы они (дети. — А. К.) получили внешнее образование и поступили на военную службу, мы стараемся, бросаем деньги, просим друзей и много ходим туда и сюда (ср. послание Антония Сабину с просьбой о переводе сына. — А. К.), а о том, чтобы они были в уважении у царя ангелов, не обращаем на это никакого внимания»{567}.