В контексте этого паттерна участия и несмотря на его важность для группы, все понимали, что пациенты имеют право на отстраненность. Хотя опоздание на завтрак воспринималось как нарушение групповой солидарности, опоздавших за это только мягко журили. Оказавшись за столом, пациент был обязан ответить на приветствия, но затем, если его настроение и манеры ясно выражали желание быть оставленным в покое, не делалось попыток втянуть его в разговор за едой. Если пациент брал еду со столика и возвращался в свою комнату или в пустой телевизионный зал, никто наследовал за ним. Если пациент отказывался идти на прогулку, над этим немного подшучивали, напоминая индивиду о том, что он теряет, и этим дело кончалось. Если пациент отказывался играть в карты, лишая остальных четвертого партнера, могли высказываться шутливые протесты, но без продолжения. И в любом случае, если пациент казался подавленным, угрюмым или чем-то расстроенным, старались этого не замечать или приписать потребности в физическом уходе и отдыхе. Эти виды деликатности и ограничения требований, видимо, служили социальной функции поддержания неформальной жизни, свободной от необходимости «терапевтической» или «прописанной», и означали, что в определенных отношениях пациент имел право препятствовать вторжению в личную жизнь там, тогда и так, как хотел это сделать. Однако очевидно, что право ухода в свою частную жизнь предоставлялось за счет поступков, через которые индивид показывает свою связанность с другими в отделении. Между демонстрацией желания включить человека и демонстрацией уважения к его частной жизни существует неизбежное противоречие.
Как следствие этой дилеммы, социальные отношения предполагают постоянную диалектику ритуалов преподнесения и ритуалов избегания. Должно поддерживаться своеобразное напряжение, ибо эти противоположные требования поведения необходимо как-то удерживать отдельно друг от друга, но в то же время осуществлять вместе в одном и том же взаимодействии: жесты, которыми актор преподносит себя реципиенту, должны также означать, что взаимодействие не зайдет слишком далеко.
Мы предположили, что церемониальный компонент конкретного поведения содержит, по меньшей мере, два базовых элемента: почтительность и умение себя вести. Мы рассмотрели почтительность, определяемую как высокая оценка другого человека, которую индивид демонстрирует ему через ритуалы преподнесения и ритуалы избегания. Теперь рассмотрим умение вести себя.
Под умением себя вести я буду иметь в виду тот элемент церемониального поведения индивида, который обычно передается через осанку, одежду и умение держаться, что служит для него средством демонстрации присутствующим своих определенных желательных или нежелательных качеств. В нашем обществе «хорошо» или «должным образом» ведущий себя человек проявляет такие свойства, как благоразумие и искренность, скромность в своих притязаниях, порядочность, контроль над речью и движениями, власть над своими эмоциями, аппетитами и желаниями, выдержку под давлением и т. д.
Пытаясь проанализировать качества, характеризующие умение вести себя, мы замечаем, что человек с хорошими манерами обладает свойствами, которые, по общему мнению, вырабатываются «тренировкой характера» и «социализацией», теми правилами, что внушаются неофиту, желающему быть допущенным в общество. Правильно или нет, другие склонны использовать эти качества как диагностический показатель того, на что актор способен вообще и в выполнении различных видов деятельности. Кроме того, должным образом ведущий себя человек закрыл множество путей доступа к нему со стороны других, уменьшив риск заражения. Наиболее важно, может быть, что требование от актора уметь себя вести — необходимое условие для утверждения его в качестве участника общения, на которого можно положиться, владеющего собой в коммуникации и действующего так, чтобы другие, представляя себя ему в качестве участников общения, не подверглись опасности.
Еще раз отметим, что умение вести себя включает свойства, выводимые другими из интерпретации ими способа управления собой, используемого индивидом в общении с людьми. Нельзя путем словесного заявления утвердить за собой эти качества, хотя порой индивид может опрометчиво пытаться так сделать. (Однако можно ухитриться вести себя так, что другие через собственную интерпретацию его поведения будут приписывать человеку все те свойства, которые он бы хотел, чтобы другие видели в нем.) В общем, через манеру вести себя индивид создает образ себя, но образ, не предназначенный для его собственных глаз. Это не мешает нам видеть, что индивид, хорошо умеющий себя вести, придает этим себе ощутимую ценность. Тот же, кому не удается вести себя должным образом, может быть обвинен в «отсутствии самоуважения» или в том, что он не ценит себя в собственных глазах.