Я в смущении молчал.
— Вы напомнили мне сейчас, — продолжала молодая леди, вернувшись к прежнему живому и равнодушному тону, — того человека из волшебной сказки, который видел, как деньги, принесенные им на рынок, у него на глазах обращаются в угольки. Одним злосчастным замечанием я обесценила и уничтожила весь запас ваших любезностей. Но ничего, не горюйте; если я не обманываюсь на ваш счет, мистер Осбальдистон, вы умеете говорить более интересные вещи, чем эти fadeurs,[55] которые каждый джентльмен с тупеем[56] на голове считает себя обязанным преподносить несчастной девице только потому, что она одета в шелк и кружева, а он носит тончайшее, шитое золотом сукно. Ваша обычная рысь, как мог бы сказать любой из моих пяти кузенов, много предпочтительней иноходи ваших комплиментов. Постарайтесь забыть, что я женщина, зовите меня, если вам угодно, Томом Вернон, но говорите со мною, как с другом и товарищем; вы представить себе не можете, как я вас тогда полюблю.
— В самом деле? Большой соблазн! — отвечал я.
— Опять! — остановила меня мисс Вернон и предостерегающе подняла палец. — Вам уж сказано, что я не потерплю и намека на комплимент. Выпейте за здоровье моего дяди, который, как он выражается, идет на вас с полным кубком, а затем я скажу вам, что вы думаете обо мне.
Я, как почтительный племянник, осушил за здоровье дяди большой бокал; последовали новые здравицы, и разговор за столом стал более общим; но вскоре он сменился непрерывным и деловитым лязгом ножей и вилок. И так как кузен Торнклиф, мой сосед справа, и кузен Дик, сидевший по левую руку мисс Вернон, были всецело увлечены говядиной, которую горой накладывали на свои тарелки, они, как два бастиона, отделяли нас от остального общества и обеспечивали нам спокойный tete-a-tete.[57]
— А теперь, — сказал я, — разрешите мне спросить вас откровенно, мисс Вернон: как вы полагаете, что я думаю о вас? Я сам сказал бы вам, но вы запретили мне возносить вам хвалы.
— Я не нуждаюсь в вашей помощи. Моего ясновидения достанет на то, чтобы проникнуть в ваши мысли. Вам не к чему раскрывать передо мною сердце: я и в закрытом могу читать. Вы меня считаете странной, дерзкой девчонкой, полукокеткой и полусорванцом; девушкой, которая хочет привлечь внимание вольностью манер и громким разговором, понятия не имея о том, что «Наблюдатель»[58] называет нежной прелестью слабого пола. И, может быть, вы думаете, что я преследую особую цель поразить вас и увлечь. Мне не хотелось бы уязвить ваше самолюбие, но, думая так, вы бы очень обманулись. То доверие, которое я вам оказала, я так же охотно оказала бы и вашему отцу, если бы считала, что он может меня понять. В этом счастливом семействе я так же лишена понимающих слушателей, как был лишен их Санчо в Сиерра-Морене, и когда представляется случай, я, хоть умри, не могу не говорить. Уверяю вас, вы не услышали бы от меня ни полслова из этих смешных признаний, если бы меня хоть сколько-нибудь заботило, как они будут приняты.
— Очень жестоко, мисс Вернон, что вы, делая мне ценные сообщения, не хотите проявить и тени благосклонности; но я рад, что вы всё-таки уделяете мне какое-то внимание. Однако вы не включили в ваш семейный портрет мистера Рэшли Осбальдистона.
Мне показалось, мисс Вернон вся съежилась при этом замечании; сильно понизив голос, она поспешила ответить:
— Ни слова о Рэшли! Когда он в чем-либо заинтересован, слух его становится настолько острым, что звуки достигнут его ушей даже сквозь тушу Торнклифа, как ни плотно она начинена сейчас говядиной, паштетом из оленины и пуддингом.
— Хорошо, — отвечал я. — Но перед тем, как задать свой вопрос, я заглянул через разделяющую нас живую ширму и удостоверился, что кресло мистера Рэшли не занято, — он вышел из-за стола.
— На вашем месте, я не была бы в этом так уверена, — ответила мисс Вернон. — Мой вам совет: когда вы захотите говорить о Рэшли, поднимитесь на холм Оттер-скоп, откуда видно на двадцать миль вокруг, станьте на самой вершине и говорите шёпотом, — и всё же не будьте слишком уверены, что перелетная птица не донесет Рэшли ваших слов. Он четыре года был моим наставником; мы устали друг от друга, и оба искренно радуемся нашей близкой разлуке.
58
«Наблюдатель» («The Spectator») — один из известных сатирических журналов начала XVIII века; издавался в 1711—1712 и 1714 годах Стилем и Аддисоном от имени некоего «господина Наблюдателя».