— Вы сошли с ума? — перебила она его.
— Как вам это нравится? — сказал он, не обратив внимания на ее слова. — Мисс Вернон настаивает, что мне не только известна ваша невиновность (в которой действительно никто не может быть сильнее убежден, чем я), но что я должен также знать настоящих преступников, ограбивших того субъекта, — если, конечно, такое ограбление было в самом деле совершено. Есть ли в этом здравый смысл, мистер Осбальдистон?
— Я возражаю против вашего обращения к мистеру Осбальдистону, Рэшли, — сказала молодая леди: — он не знает, как знаю я, насколько широко простирается ваша осведомленность обо всем и как она точна.
— Скажу, как джентльмен: вы мне оказываете больше чести, чем я заслуживаю.
— Я только отдаю вам должное, Рэшли; и только справедливости я жду от вас.
— Вы деспот, Диана, — ответил он со вздохом, — своенравный деспот, и управляете вашими друзьями железной рукой. Приходится исполнить ваше желание. Но вам не следовало бы оставаться здесь — вы это знаете; лучше бы вам уехать со мною.
Потом, отвернувшись от Дианы, которая стояла словно в нерешительности, он подошел ко мне с самым дружественным видом и сказал:
— Не сомневайтесь в моем участии к вам, мистер Осбальдистон. Если я покидаю вас в этот час, то лишь затем, чтобы действовать в ваших же интересах. Но вы должны оказать свое влияние и заставить вашу кузину вернуться домой; ее присутствие вам не сослужит службы, а ей повредит.
— Уверяю вас, сэр, — был мой ответ, — я в этом убежден не менее, чем вы; я уговаривал мисс Вернон возвратиться со всею настоятельностью, на какую был способен.
— Я всё обдумала, — сказала, помолчав, мисс Вернон, — и я не уеду, пока не увижу вас освобожденным из рук филистимлян.[68] У кузена Рэшли, я не сомневаюсь, добрые намеренья; но мы с ним хорошо друг друга знаем. Рэшли, я не поеду. Я знаю, — добавила она более мягким тоном, — мое присутствие здесь будет для вас лишним основанием действовать быстро и энергично.
— Что ж, оставайтесь, безрассудная упрямица, — сказал Рэшли, — вы знаете слишком хорошо, на кого положились.
Он поспешил удалиться из прихожей, и минутой позже мы услышали частый стук копыт.
— Слава богу, ускакал! — сказала Диана. — А теперь идем разыщем судью.
— Не лучше ли позвать слугу?
— О, ни в коем случае; я знаю дорогу в его логово. Мы должны нагрянуть неожиданно. Идите за мной.
Я послушно последовал за нею. Она взбежала по ступенькам темной лестницы, прошла сквозь полумрак коридора и вступила в приемную, или нечто в этом роде, сплошь завешанную старыми картами, архитектурными чертежами и изображениями родословного дерева. Две двустворчатые двери вели в приемную мистера Инглвуда, откуда доносилась мелодия старинной песни, исполняемой кем-то, кто в свое время, вероятно, неплохо певал за бутылкой вина веселые куплеты:
— Вот те и на! — сказала мисс Вернон. — Веселый судья, очевидно, уже пообедал; я не думала, что так поздно.
Мистер Инглвуд, действительно, уже пообедал. Судебные разбирательства разожгли у него аппетит, он назначил обед раньше положенного времени и сел за стол в двенадцать, а не в час дня, как было принято в то время по всей Англии. Разнообразные происшествия этого утра задержали нас, и мы прибыли в Инглвуд-Плейс несколько позже этого часа, самого важного, по мнению судьи, изо всех двадцати четырех, и он не преминул использовать свободный промежуток времени.
— Постойте здесь, — сказала Диана, — я знаю дом и пойду позову кого-нибудь из слуг: ваше неожиданное появление может напугать старика до полусмерти.
И она убежала, оставив меня в нерешительности, двинуться ли мне вперед, или отступить. Я не мог не слышать урывками того, что говорилось в столовой, — в частности неловкие отказы гостя петь, произносимые скрипучим голосом, который показался мне не совсем незнакомым.
— Не хотите петь, сэр? Матерь божия! Но вы должны. Как! Вы у меня выхлестали бокал мадеры — полный бокал из кокосового ореха, в серебряной оправе, а теперь говорите, что не можете петь! Сэр, от моей мадеры запела бы и кошка; даже заговорила бы. Живо! Заводите веселый куплет — или выметайтесь за порог. Вы, кажется, вообразили, что вправе занять всё мое драгоценное время своими проклятыми кляузами, а потом заявить, что не можете петь?