— Ну что же, Би, — сказал Севилла, — ты ничего не говоришь?
Он обратился снова к ней, потому что он знал, что в их паре она наиболее неуступчивая. Би склонила голову набок.
— Может быть, Ба сказал вещь, которой нет. Может быть, ты говоришь вещь, которой нет. Кто знает?
— Я, — сказал Севилла, — говорю вещь, которая есть. Я вас люблю. Послушай, вспомни, Би. Па воспитал Фа. Па дал Фа Би.
— Но Па поставил перегородку между Фа и Би.
Севилла был поражен. Так вот в чем она его упрекает! Женское злопамятство действительно неискоренимо!
— Но ты же знаешь, Би, я сделал это только для того, чтобы научить Фа английскому языку. Потом я ее убрал.
Наступило молчание, а затем Би сказала:
— Теперь я больше не говорю. Теперь я буду плавать.
— Скажи мне слово по-английски.
— Нет.
— Почему?
— Я не хочу больше говорить на языке людей.
— Я тоже, — внезапно сказал Фа.
— Почему? — спросил Севилла, повернувшись к нему лицом. Фа не отвечал. — Почему, Би?
Прошло несколько секунд, и Би ответила. Странная вещь, она не просвистела свой ответ. Она произнесла его на языке людей, нисколько не беспокоясь, что это противоречит ее недавним словам. Она, несомненно, хотела подчеркнуть, что отказывается говорить по-английски не потому, что забыла язык, а потому, что так решила.
Она произнесла крикливым носовым голосом, но очень отчетливо:
— Человек нехороший.
Затем она повернулась, отплыла и принялась вместе с Фа снова описывать круги в бухте.
Севилла повернул голову, Арлетт стояла рядом с ним; он понял, что она была здесь с самого начала беседы с дельфинами. Она укоризненно посмотрела на него:
— Ты не сказал мне, что идешь на пристань.
Он улыбнулся ей и взял ее под руку. Она наклонила голову, прижалась к его шее и на несколько секунд замерла так, отдавшись нежности и забыв обо всем.
— Представь себе ситуацию, — сказал Севилла спустя мгновение. — Верующий обожает своего бога, видит в нем воплощение доброты, истины, благородства и внезапно обнаруживает, что его бог низок, лжив и жесток. — Он показал рукой на Фа и Би. — Вот что с ними произошло.
— Однако, — сказала Арлетт, — они сделали уступку, вступили с тобой в разговор.
— Да, сдвиг есть, — Севилла качнул головой. — Они сделали уступку, но лишь для того, чтобы еще упорнее настаивать на своем. Я могу сказать лишь одно: не следует терять надежды, они были в состоянии ужасного шока, они травмированы до последней степени. Вспомни, человек — добрый, он гладкий, у него есть руки, короче, человек — это бог. А теперь стоит мне открыть рот, как они сразу же подозревают, что я лгу, и я должен убеждать их в своей искренности на языке свистов, которым я владею еще так плохо, а у них есть возможность в любой момент прервать разговор: «Теперь я не говорю, теперь я буду плавать». Ты же знаешь этот трюк Би, она выкидывала его с нами не раз, и она величественно уплывает, и, разумеется, этот большой олух Фа тотчас же следует за ней.
Он замолчал.
— Звонил Адамс, — сказала Арлетт. — Он хотел узнать, как дела.
— Скажи ему, что ничего нового. Не нравится мне эта радиосвязь, каждый, кто захочет, может расшифровать наш код.
Севилла взглянул на часы. Шесть. На первый взгляд в гавани ничего не происходило. Дэзи и Джим разместились у борта «Кариби», Фа и Би — на другом краю гавани. Обе пары, неподвижные, смотрели друг на друга. Время от времени одна из самок издавала пронзительный свист, на который другая, как эхо, отвечала.
Севилла обернулся к Арлетт:
— Ты была здесь, когда приплыли Дэзи и Джим?
— Да. Без всякого предупреждения Би бросилась на Дэзи и укусила. Дэзи в долгу не осталась и ответила тем же. Эта дамская баталия была прервана Джимом, который несколько раз хвостом ударил Би, не кусая ее. Би отступила.
— А Фа?
— Фа не шелохнулся. Он оставался в своем углу, а когда Би подплыла к нему, то упрекнул ее за такое поведение.
— И что же дальше?
— Дамы переговариваются, обмениваясь свистами. Каждая обвиняет другую в том, что та захватила ее территорию. Это создает видимость спора из-за места. В действительности только Дэзи привязана к гавани или, точнее, к «Кариби». Фа и Би только что приплыли, они еще себя не чувствуют здесь дома. Джим же, как «дикий» дельфин, во всяком случае, чувствует себя незваным гостем. Все дело в Би. Упрек, который она сделала Дэзи в том, что та вторглась на ее территорию, — сплошное лицемерие. Она не хочет видеть Дэзи, вот и все.