Она продолжала выводить нестройную, дурашливую мелодию. Музыка сопроводила ее ответ, произнесенный медленно и с паузами, пока она продолжала играть. Она ответила ему песней на свой эксцентричный мотив:
Спустя несколько тактов Ариэль остановилась. С легкой усталостью в движениях она поднялась и прошествовала к маленькому столику; склонившись над пустым кофейником, развела руками — будто сокрушаясь не только над тем, что кофе больше нет, но и над крахом и кризисом смыслов современной поэзии.
— Час, должно быть, поздний, — произнесла она, улыбаясь своей неизменно загадочной улыбкой. — Думаю, пора нам с вами улечься… пора нам улечься.
Утром Карфакс проснулся у себя в комнате; она была залита солнечным светом, и его раздувал легкий ветер, струящийся сквозь распахнутое окно.
Накануне вечером, вернувшись из сада, он обнаружил, что ставни крепко сомкнуты, защищая комнату от надвигающейся ночи, — и теперь его еще раз поразил контраст между видом из окна и пейзажем снаружи дома. Теперь, снова увидев перед собой раскинувшуюся пустошь, он удивился отсутствию в поле зрения вчерашних прекрасных холмов, которым надлежало стать сердцем его картины. Что и говорить, проблема загадочная — но почему сейчас не получается воспринять ее всерьез? Может, все дело в том, что феномен столь очевидно огромных масштабов казался по сравнению с прочими событиями предыдущих двадцати часов настолько малым и неважным, что разум колебался в самых основах, то ли сбитый с толку, то ли неспособный в этом водовороте чудес проявить должный интерес к явлению. Тем не менее Карфакс продолжал стоять у окна, глядя наружу, — полуобнаженный и слегка подрагивающий от сквозняка, прорывавшегося через щели в створках, которые он сомкнул.
За завтраком он легкомысленно приступил к осаде любимой Ариэль некоторыми вполне резонными вопросами. Один из них, впрочем, частично отпал сам собой — ибо она не только явилась одетой для верховой езды, в бриджах и сапогах, но вскоре заметила, что гость не увидит ее до самого вечера. На ее поведение, выражавшее скорее признательность, чем влюбленность, казалось, никоим образом не повлияли дела минувшей ночи; но первоначальное разочарование Карфакса вскоре сменилось чувством, неуклонно и быстро нараставшим, что все, что хозяйка Флотского дома ни делала, было совершенным и отвечало его собственным интересам в наибольшей. Ее манеры казались загадочными, но в этом и Карфакс, и, без сомнения, сама Ариэль обретали некое странное удовлетворение… Благодаря ей у него есть время рисовать… Он будет рисовать, ожидая ее возвращения и зная, что она вернется… Какой замечательный расклад. Значит, ее дневные заботы — езда верхом? Что ж, интересно!..
— …интересно, — произнес он, давая мыслям слово — и спохватываясь. — Интересно, а почему та очень красивая комната, в которой вы меня поселили, так отличается по стилю и обстановке от всех остальных, которые я видел в доме, — от вашей, например? — Вопрос прозвучал вполне естественно — ведь он и в самом деле хотел его задать.
— Дом несколько раз перестраивался, — ответила она вежливо, не выказывая особого интереса к столь пустяковой теме. — И даже само место постройки несколько раз менялось. Уйма людей пыталась перестроить его по своему вкусу… Думаю, в этом все дело.
— Я решил, что, возможно, моя комната оформлена в том стиле, какой вы считаете подходящим для своих гостей-мужчин, — продолжал он; постоянное присутствие этой мысли в голове и стремление ее выразить мешали Карфаксу полностью осознать мгновенный ответ.
— Отнюдь! Я ведь не признаю эти декоративные различия между полами, мой дорогой друг, — ответила Ариэль уже знакомым терпеливым тоном. Но странность этого ответа все же сумела преодолеть сопротивление, неизбежно сильное в любом человеческом разуме, и частично дойти до сознания Карфакса.
— Вы несете безумно упоительный вздор, дорогая Ариэль, — сказал он. — Странный, но приятный уму. Самый прекрасный вид вздора.
— Древние считали, что во всем прекрасном должно иметься нечто странное, — ответила она с безмятежной улыбкой.
— А эти ваши ковры! Как так выходит, что на каждой ступеньке лестницы узор у этих покрытий никогда не повторяется? Они все — части одного огромного ковра или вытканы по особому дизайну — быть может, вашему собственному?
— L’esprit d’escalier[17], — ответила Ариэль. — Вы все поймете, но будет поздно.