Гоатли: Она всё ещё остаётся одной из моих любимых книг, и думаю, вот почему: это книга о Юге.
Маккаммон: Есть что-то этакое в густых диких зарослях, которые начинаются прямо у тебя за дверью.
Гоатли: У нас в Юте такого просто нет! Она вытесана в пустыне. Я не ценил зелень и неизбежную влажность, пока не лишился всего этого, переехав в Юту. И мне действительно их не хватает.
Маккаммон: Уверен, в каждой части страны есть огромное фольклорное наследие, но, по-видимому, на Юге это просто обыденность. Я очень рад, что сумел написать роман о Юге и, полагаю, неплохо потрудился.
Гоатли: Думаю, что в персонажах много истинного — герои «Жизни мальчишки» и «Неисповедимого пути» реалистичнее других, наверное, потому что ты лучше их обрисовал.
Маккаммон: Мне хотелось, чтобы «Жизнь мальчишки» была не только про убийство — я хотел, чтобы убийство служило каркасом — но, чтобы она была обо всём и обо всех. Я не работал по плану, а записывал всё, что приходило на ум. Всё, что я помещал туда, имело значение для развития истории. Так появилась уйма забавного, потому что, в сущности, я понятия не имел, куда меня занесёт. И путешествие оказалось великолепным.
Гоатли: Мне понравились трицератопсы. Это было круто. Напоминает трейлеры, которые с громадными змеями подъезжали к торговым центрам.
Маккаммон: Точно. Мне просто напрашивалось, что того парня на карнавале не волнует, что с ним происходит. Его мнение: всё паршиво, жизнь — дерьмо. И вот ему поручают такое чудесное существо, а он видит лишь бардак. Это было весьма забавно.
Гоатли: Ты можешь рассказать о «Жизни мальчишки» что-нибудь, чего ещё не рассказывал? И как насчёт развёрнутого ответа?
Маккаммон: Вот тебе развёрнутый ответ! Эээ, поразительно, что всё сложилось именно так. Знаешь, я работал над другой книгой, которая никак не складывалась. Такое со мной частенько случается: если не вкалывать по плану, то работа идёт, как вдруг… в январе я начал книгу и это был очевидный детектив о серии убийств в маленьком захолустном городке. Просто всё пошло не так уж легко, хотя детектив получился бы неплохой. Но чувствовалось что-то вроде: «Этого не надо». Потом мне начало слышаться: «Кори… Кори» и я подумал: «Может, пришло время заняться этим».
Одна из худших вещей на свете — решать, когда стоит что-то отпустить, а когда лучше ещё немного с этим подождать, и оно воплотится в жизнь. Та книга называлась «Бойся палача» — она не прискучила мне, просто была не тем, чего хотелось. Итак, стоял апрель и я отложил её в сторону; это просто не то, чем мне хотелось заниматься. Так что я написал первую строчку «Жизни мальчишки» 14 апреля, а закончил её 23 сентября. Она была готова и почти что чудом.
Гоатли: Я уже упоминал сегодня, что это похоже на «Синий мир», который ты писал около недели. Думаю, по книге видно, что автору нравилось её писать, потому что… её раскупают!
Маккаммон: И опять-таки, некоторые книги у меня писались тяжело. «Жизнь мальчишки» вышла довольно легко. Над некоторыми книгами приходилось сильно потрудиться, но я радовался, когда они удавались. Когда как — каждая из них чем-то отличается, но «Жизнь мальчишки» прямо-таки текла потоком; она просто читалась с листа. Вообще, это смахивало на то, как вслепую ехать в поезде или вроде того — просто нужно считать, что тебя везут по верному пути.
Гоатли: Можешь рассказать что-нибудь ещё о «Жизни мальчишки» и кино? Ты говорил, что его купила «Universal»; расскажешь об этом побольше?
Маккаммон: Нет, я пока ничего не знаю. Конечно, если это произойдёт, то может оказаться прекрасно, а может и ужасно. Кто знает…
Гоатли: Возвращаясь к «The Address» — в предисловии к нему ты описал, что там должно было произойти. Найдутся ещё какие-нибудь истории, которые ты особенно планировал написать, но, к сожалению, не вышло?