В лоне Комитета общественного спасения окончательный разрыв происходит почти через две декады после закона 22 прериаля. 29 июня (11 мессидора) атмосфера крайне напряжена. Лекуантр присутствует при сцене, когда, выйдя из себя, большая часть членов Комитета принимается за Робеспьера. Каков был предмет спора? Закон 22 прериаля, "заговор в тюрьмах", Катрин Тео, возможный арест Фукье-Тенвилля? Лекуантр не говорит об этом, но сообщает, что слова были жёсткими и достигли кульминации в обвинении Робеспьера в диктатуре. Он "пришёл в невероятную ярость", продолжает рассказчик, затем вышел вместе с Сен-Жюстом. Робеспьер подписал ещё много постановлений на следующий день после инцидента, один, или с Карно, или с Бийо-Варенном, или с Сен-Жюстом и Барером, потом почти полностью устранился от дел. Барер подтверждает его отсутствие 26 июля (8 термидора), датируя его "четырьмя декадами". В тот же день сам Робеспьер это признаёт: "Уже более шести недель характер и сила клеветы, бессилие делать добро и остановить зло заставили меня совершенно бросить мои обязанности члена Комитета общественного опасения"[323].
Поссорившись с большей частью членов Комитета, Робеспьер оттуда уходит. Приходят ли запросить несколько подписей к нему домой? Проводит ли он время в другом Национальном дворце? Или, не возвращаясь в Комитет, он ведёт активную деятельность в бюро общей полиции, как это утверждал Бодо? Цель последнего суждения приписать ему ответственность за казни мессидора и термидора. Однако менее подобострастный Бийо-Варенн противоречит этому свидетельству, и уверяет, что бюро действовало под властью Кутона и Сен-Жюста. Начиная с 1 июля, Робеспьер действительно отсутствует; он держится в стороне и не подписывает больше постановлений, за редкими исключениями. На следующий день после решающего инцидента 29 июня (11 мессидора) он даже рассматривает возможность ухода из Комитета общественного спасения: "Если меня заставляли отказаться от части обязанностей, которые были на меня возложены, - объясняет он у Якобинцев, - у меня ещё оставалось моё звание народного представителя, и я вёл войну на смерть с тиранами и заговорщиками". Но он не подаёт в отставку, а его коллеги скрывают его отсутствие; они не упрекают его в этом на публике, не требуют его замещения и отмечают его присутствие в реестрах. Робеспьер – всё ещё человек, с которым обращаются осторожно, либо из страха, либо из уважения.
Его отсутствие в Комитете сопровождается долгим молчанием в Конвенте. Однако, причиной тому в этот раз не болезнь, которая отдалила его от всех мест осуществления власти предыдущей зимой; его видят гуляющим по лугам на берегу Сены, со своей собакой Броуном, и он продолжает часто посещать Якобинский клуб. Здесь его авторитет остаётся признанным. В течение месяца, отделяющего кризис 29 июня от его последней большой речи, 26 июля, он четырнадцать раз берёт слово. С ослабленными позициями в Конвенте, в Комитете, он обращается к Якобинцам и, посредством клуба и прессы, к гражданам Республики. "Против злодейства тиранов и их друзей, - говорит он 1 июля (13 мессидора), - у нас не остается другого средства, кроме правды и трибунала общественного мнения, и другой поддержки, кроме поддержки честных людей"[324]. Он сознаёт важность общественного мнения; из всех битв именно эту он не может позволить себе проиграть.
Воплощение диктатуры
Несмотря на молчание в Конвенте, несмотря на уход из Комитета общественного спасения, Робеспьер более, чем когда-либо, играет главную роль. Тем не менее, его хулители обретают уверенность, его авторитет меркнет, а его образ ускользает от него: он удаляется от власти, а многие считают его всемогущим; он утверждает себя в служении народу, а некоторые сомневаются в его добродетели… К тому же, его речи о революционном правительстве, его поддержка свержения фракций и закона 22 прериаля связывают его имя с суровым революционным правосудием, целесообразность и законность которого начинает вызывать споры. Для некоторых республиканцев он всё ещё Неподкупный; для других он воплощает "диктатуру". Он осознаёт это; анонимные письма его об этом предупреждают: "Робеспьер! – читаем мы в одном из них. – Робеспьер! Ах, Робеспьер, я это вижу, ты стремишься к диктатуре, и ты хочешь убить свободу, которую ты создал. Ты считаешь себя великим политиком, потому что тебе удалось разрушить самые прочные опоры республики. Таким образом Ришелье достиг власти, залив эшафоты кровью всех врагов своих планов". Быть может, он хотел отойти в сторону, чтобы заставить умолкнуть эти обвинения?
323
Речь 8 термидора. Речь в Конвенте 26 июля 1794 г.— 8 термидора II года республики, повторенная в тот же вечер в Обществе друзей свободы и равенства // Робеспьер М. Избранные произведения. Т. 3… С. 220.
324
О тайных происках против Революционного правительства. Речь в Обществе друзей свободы и равенства 1 июля 1794 г.— 15 мессидора II года республики // Робеспьер М. Избранные произведения. Т. 3… С. 195.