— Вы правы, — промолвил Леба, глубоко тронутый этой сценой, и крепко пожал руку Робеспьера.
— Так мы сами найдём арестованных женщин! — прибавил он, обращаясь к Оливье. — Они должны быть в Париже.
Оливье вздрогнул, и это не ускользнуло от внимания Леба, который произнёс:
— Они не могут быть далеко от него.
— Вы правы! — сказал Робеспьер. — Возьмите скорее экипаж, поезжайте по всем тюрьмам и допросите каждую женщину, арестованную с молодой девушкой.
— Но ведь их может быть много, — возразил Леба, — я не успею до утра всех допросить. К тому же, если этот юноша сказал правду, то эта женщина может быть записана под фамилией её мужа.
— Её мужа звали Молюссон, — перебил его Робеспьер, неожиданно вспоминая, что он когда-то читал в газетах это имя. — Да, да, среди лиц, надевших траур по Людовику XVI, были упомянуты Понтиви, его зять Молюссон и дочь Кларисса.
— Кларисса? — воскликнул Леба. — Его мать зовут Клариссой? Да ведь письмо женщины, в котором она просила пощады своему девятнадцатилетнему сыну и которое только что вы не хотели прочесть...
— Было подписано Клариссой! — добавил Робеспьер.
— Да.
— Так это его мать! — произнёс Робеспьер и, указывая на юношу, побледневшего, как смерть, прибавил: — Посмотрите, это её живой портрет.
— В таком случае она находится в тюрьме Ла-Бурб.
Робеспьер не мог скрыть своей радости, но в эту минуту он обернулся и увидел, что Оливье падает в обморок. Он подбежал к нему, поддержал его, нежно говоря ему, что его мать будет немедленно выпущена на свободу.
— Он ничего не слышит, — произнёс Леба и помог Робеспьеру усадить юношу в кресло, — но будьте осторожны, кто-нибудь может войти.
Между тем Робеспьер схватил со стола флакон с духами, оставленный одной из женщин, и стал натирать духами виски юноше.
— Пусть все идут, — произнёс он с нетерпением, — я, кажется, имею право простить моего сына!
— Нет, вы не имеете права простить шуана, который оскорбил председателя конвента, — отвечал Леба, — ваши враги вспомнят Брута, принёсшего в жертву своего сына ради отечества, и потребуют от вас такого же патриотического подвига.
— Вы правы, — отвечал Робеспьер, развязывая галстук Оливье, — так или иначе, но мои враги постараются убить моего сына. Единственным средством его спасти будет заточение в тюрьму. Дня через три можно его тайно освободить.
Молодой человек тяжело вздохнул, не открывая глаз, и Робеспьер, наклонившись к нему, незаметно прикоснулся губами к его бледному лбу.
— Он приходит в себя, — промолвил Неподкупный.
— Надо позвать полицию, — заметил Леба, — а то, вероятно, все удивляются, что допрос так затянулся.
Через минуту в комнату вошёл Герои со своими двумя помощниками и, взглянув на Оливье, спросил.
— Что это, юноша упал в обморок?
— Нет, негодяй разыграл гнусную комедию, — сказал Робеспьер, принимая грубый, суровый вид.
Между тем в дверях показалась вся семья Дюплэ и забросала Максимилиана вопросами.
— Что же, он сознался?
— Нет, но он выдал себя, и я знаю всё, что мне нужно.
— И прекрасно! — раздалось со всех сторон. — Вы, значит, найдёте его сообщников.
Однако, увидев бледный, болезненный вид юноши, госпожа Леба и Виктория хотели подойти к нему, но Робеспьер остановил их и презрительно произнёс:
— Оставьте этого безумца: он не достоин, чтобы им интересовались.
— Чудовище! — застонал Оливье.
Робеспьер схватил за руку Леба и судорожно её сжал. Потом он приказал суровым тоном Герону отвезти Оливье в тюрьму Ла-Форс. Полицейские так грубо схватили юношу, что он вскрикнул.
— Живодёры! — воскликнул Робеспьер и инстинктивно бросился к своему сыну.
— Будьте осторожны! — шепнул Леба. — Не беспокойтесь, я провожу его.
Он попросил полицейских, чтобы они вели себя помягче, и вышел вместе с ними из комнаты.
Робеспьер следил за сыном, пока дверь не закрылась за ним. Тогда он опустился тяжело в кресло.
Через минуту он почувствовал, что кто-то взял его за руку. Он вздрогнул. Это была Корнелия.
Все окружили его и говорили в один голос:
— Вы, должно быть, устали?
— Безумный юноша вас утомил?
— Вы так долго его допрашивали, что, вероятно, узнали много важного?
— Нет, но я очень устал! — отвечал Робеспьер, встав с кресла, простился со всеми и ушёл в свою комнату под предлогом спешной работы.
— Конечно, он пошёл подписать приговор юноше, — заметил Дюплэ.
— Жаль, — заметила Виктория, — он очень хорошенький.
— Что ты, с ума сошла! — сказала её мать. — Что бы подумал Неподкупный, если бы он слышал твои слова?