Но Комитет общественной безопасности его опередил. Вадье бросился на трибуну, а за ним Камбон, который, чувствуя, что всё для них погибло, смело обвинил лично Робеспьера.
— Настоящий изменник — это он! — воскликнул Камбон, приводя в изумление всех присутствовавших. — Он в своём чрезмерном самолюбии парализует волю национального конвента!
Эти слова как бы заставили очнуться конвент от своего рабского подчинения Робеспьеру.
Бильо-Варрен сменил Камбона на трибуне.
— Пора снять маски со всех, кто бы они ни были! — воскликнул он. — Я предпочитаю, чтобы самолюбивый тиран приобрёл власть, переступив через мой труп, чем с помощью моего безмолвия.
Другие ораторы были ещё смелее. Робеспьер хотел усмирить бурю, но это было ему не по силам. Предъявив огульное обвинение и не назвав никого по имени, он навёл страх на каждого. Конвент отменил только что принятое постановление и решил, что его речь, прежде напечатания, будет послана в комитет на заключение.
— Как, — воскликнул Робеспьер, — я мужественно решил для спасения страны обвинить недостойных людей, а вы посылаете это обвинение на рассмотрение обвиняемым лицам!
За победой следовало поражение, хотя, конечно, частное, и, видя колебание конвента, Робеспьер надеялся на другой день настоять на своём. Но всё-таки ему надо было принять немедленно меры на случай крайности. В тот же вечер он должен был подготовить восстание Парижской коммуны, которое рассеяло бы всех его врагов. Он готов был придерживаться законности, пока было возможно, но считал неизбежным обратиться к насилию при необходимости.
Он оглянулся, отыскивая Леба. Но он уже давно исчез, и это обстоятельство возбудило в нём надежду, что обе уриптины, а может, и Оливье были в приготовленном для них убежище на улице Мартруа.
«Мне надо лично убедиться, всё ли обстоит благополучно, — подумал он, — нельзя терять ни минуты».
И, выйдя из конвента, он поспешно направился к парижской ратуше.
X
В это самое время Леба подъезжал с другой стороны к ратуше вместе с Клариссой и Терезой. Оставляя тюрьму Ла-Бурб, он дал ложный адрес вознице того экипажа, в котором находились освобождённые узницы. Сам же он следовал сзади в другом экипаже с одним из сторожей ратуши, пламенным сторонником Робеспьера, по имени Урбен. По дороге он догнал первый экипаж и крикнул вознице:
— На улицу Мартруа, № 13!
Когда экипажи остановились перед указанным домом и Леба почтительно пропустил вперёд на лестнице Клариссу и Терезу, то последние находились в таком волнении, что не знали, живы ли они или мертвы.
Выходя из тюрьмы, Кларисса спросила, куда их везут, но Леба отвечал:
— Ради себя и своей племянницы не спрашивайте меня ни о чём, пока мы не достигнем места вашего назначения!
Обе женщины молча последовали за Леба и Урбеном, который нёс их вещи. На третьем этаже они остановились перед дверью, отворив которую Леба сказал:
— Пожалуйте!
Кларисса и Тереза вошли в простенькую гостиную, очень скромно меблированную, а Урбен отнёс вещи в соседнюю комнату, которая была спальней.
— Вы здесь дома, — сказал Леба, — вы совершенно свободны, но из благоразумия тот, кто вас спас и по поручению которого я вас привёз сюда, желает, чтобы вы не выходили из этой квартиры, пока не уничтожится всякая опасность.
Кларисса и Тереза не могли прийти в себя от изумления и умоляли Леба сказать им имя их избавителя.
— Я не могу вам этого сказать, так как не получил разрешения, — отвечал Леба, — но будьте уверены, что он всемогущ в Парижской коммуне; ваша квартира вот через эту дверь сообщается с ратушей, так что вы состоите под его прямым наблюдением.
Кларисса вздрогнула. Она теперь поняла, что их спас Робеспьер. Письмо, которое она писала ему месяц тому назад, попало ему в руки, и она получила через два дня ответ: «Не бойтесь ничего, ваш сын вне опасности».
Леба ещё объяснил успокоившимся женщинам, что Урбен и его жена будут находиться в квартире для их услуг и что их свобода была только ограничена условием не выходить из квартиры и даже не приближаться к окнам, в особенности от четырёх до шести, когда мимо провозят приговорённых к гильотине.
Обе женщины вздрогнули.
— По несчастью, — прибавил Леба, — мы не могли вам найти другой квартиры, а по этой улице самая близкая дорога к Тронной заставе, куда теперь переведена гильотина. Но вас предупредят крики, и вы можете удалиться в столовую, которая выходит во двор.