Ты можешь, милый Максимилиан, располагать нами, как хочешь: мы оба твои. У меня отложено на чёрный день немного денег, и с помощью доброй Жюсом мы можем с тобою перебраться в Англию, где католический патер благословит наш союз. После этого мы можем вернуться во Францию, если ты этого пожелаешь. Мать твоего ребёнка будет самой послушной тебе женой.
Я посылаю это письмо к твоим тёткам в Арас, прося их переслать тебе. Пиши мне на имя госпожи Жюсом «до востребования». Где бы я ни была, эта добрая женщина перешлёт мне твоё письмо.
Целую тебя от всей души, друг моего сердца, которое, несмотря на всё, будет вечно тебя любить.
Кларисса де Понтиви».
На это письмо не было получено ответа, хотя молодой Робеспьер получил его в гостинице «Серебряный петух» на улице Огюстен, куда он переехал из дома Понтиви. Прочитав письмо два раза, он сжёг его. Предложение Клариссы показалось ему слишком рискованным. Они не могли долго жить на её скромный капитал, и, следовательно, пришлось бы потом вымаливать прощение у Понтиви; к тому же их брак был бы в любом случае незаконным, так как они оба были несовершеннолетними. Что же касается ребёнка, то он и не думал о нём. Ребёнок ещё не родился и мог вовсе не родиться.
Однако второе письмо Клариссы уведомило его о рождении сына. При этом она уведомляла, что если он не возьмёт их обоих к себе, то ребёнка отдадут в воспитательный дом, а её в монастырь, но Робеспьер сжёг его так же, как и первое. В сущности, у ребёнка был богатый дедушка, который посердится, посердится и наконец простит дочь, а затем устроит и судьбу ребёнка. Робеспьер уверял себя, что ему нечего беспокоиться, так как он исполнил свою обязанность, предложив жениться на обесчещенной молодой девушке, но отец этого не пожелал. Тем хуже было для него.
Презрительный отказ Понтиви породниться с ним оказал молодому человеку немалую услугу, так как это обстоятельство подстрекнуло его самолюбие, и он решился доказать советнику парламента, что он сумеет достигнуть назло ему высокого положения.
Блистательно окончив занятия на юридическом факультете в Париже, он получил диплом адвоката и вернулся в Арас, где вскоре прославился благодаря нескольким громким делам, которые ему удалось выиграть. Но провинциальных лавров ему было недостаточно, и он принял живое участие в революционном движении, которое тогда охватило всю Францию. Когда были созваны Генеральные штаты в Версале, то он явился туда представителем своего родного города. Но на этой великой арене он не сразу одержал успех. Рядом с титанами Генеральных штатов, рядом с величественным красноречием Мирабо маленькая фигура провинциального адвоката и его слабый, писклявый голос казались смешными. Все его попытки обратить на себя внимание пламенными речами только порождали иронические выходки против него. Один только Мирабо понял те могучие силы, которые скрывались в нём, и сказал: «Этот человек пойдёт далеко, потому что он верит в то, что говорит».
Действительно, если бы товарищи Робеспьера по Генеральным штатам отличались большей дальновидностью, то они догадались бы, что этот человек отличался безграничным самолюбием и уверенностью в том, что он сумеет провести свою излюбленную идею о полном равенстве всех людей, хотя бы для торжества её пришлось совершить преступление. По верному замечанию Мирабо, он был убеждён в непреложной справедливости своей теории и осуществлял её на практике с мужеством и упорством. При этом он действовал с удивительною осторожностью, никогда не компрометируя себя, и никогда сам не увлекался, увлекая других.
О его частной жизни было очень мало известно, и только был он известен своей безупречной честностью и нравственной жизнью. Его недаром называли Неподкупным, и ни одно чёрное пятно не омрачало его общественной деятельности. Сначала он жил очень скромно на улице Сент-Онже в маленькой квартире и не только существовал исключительно на депутатское содержание, равнявшееся 18 франкам в день, но ещё посылал часть этих денег своей сестре в Арас. Потом он перебрался в дом старика Дюплэ на улицу Сент-Оноре близ Якобинского клуба. Вернее сказать, он не сам поселился в этом новом жилище, но случайно укрылся там от уличных беспорядков, а затем хозяин дома, пламенный его поклонник, почти насильно удержал его у себя, так как мог ручаться за безопасность трибуна в его доме. Его спартанская, чисто демократическая жизнь была известна всем и составляла тот пьедестал, на котором он возвышался над всеми.
Действительно, в настоящее время он стоял на недосягаемой высоте. Все великие вожди революции, его предшественники или соперники, исчезли, как Мирабо и Марат, жертвы своего крайнего энтузиазма, или Дантон и Демулен, погибшие по его обвинению. Когда таким образом он очистил свой путь от всех, кто мог ему мешать, он держал судьбы Франции в своих руках с помощью конвента, повиновавшегося его воле, и армии, вполне ему подчинённой. Но для всецелого господства над страной ему надо было устранить ещё одну преграду. Он чувствовал, что в Комитете общественной безопасности, который сосредоточивал в себе всю власть и членом которого он состоял, было враждебное ему подземное течение.