Судя по подаваемым в английский парламент петициям против чиновничьего самоуправства и тирании местных лордов, по песням и дидактическим поэмам, рисующим тяготы бедняков и бесчинства богачей, по народным манифестам времен крестьянской войны 1381 года и восстания Джека Кэда в 1450 году, влияние этих идей на политическую практику XIV—XV веков было очень существенным.
Итак, справедливое значит естественное (Божественное). Эта формула была хорошо усвоена народным сознанием, а потому и герой-рыцарь, и герой-йомен выступают защитниками «естественного» — того, что в балладах о Робин Гуде называется словом «ordre» (среднеангл. — букв.: «порядок», «то, как должно быть»). «Ordre» в них противопоставлен закону (англ, law), всегда приходящему извне. Можно сказать и так, что «ordre» — это характерная принадлежность условного мира баллад, с его вольностями и представлениями о свободе, a «law» — принадлежность мира исторического, реального, который, вторгаясь в лице чиновников, священнослужителей и солдат в идиллический «зеленый лес», напоминает о себе самым неприятным образом. Где law — там и повешение, и объявление вне закона (англ, out-law). В свою очередь, ordre представляет собой неписаные правила, «обычаи». Такие понятия, как учтивость, гостеприимство, верность обещаниям, благодарность, правдивость, также относятся к сфере ordre.
В представлении вольных стрелков, ordre выступает не только в качестве ориентира для их сообщества, но и мыслится таковым для всех остальных людей. Несколько примеров тому мы находим в «Деяниях», в частности в эпизоде, в котором шериф обещает Робину больше никогда не преследовать вольных стрелков; таким образом, верность клятве, тем более данной на оружии, их предводитель считает непреложной. Нарушение же подобной клятвы — тяжелейшее преступление в том мире, где властвует ordre. А потому изгнанник ждет «игры по правилам» даже от своего злейшего врага, шерифа:
В представлении же шерифа предателем и изменником является Ричард Ли, поскольку тот нарушает официальный закон (law): рыцарь дает убежище преступникам и тем самым восстает против верховной власти, оказываясь их сообщником.
Шериф не признаёт ordre, однако для короля Англии это понятие наполнено тем же смыслом, что и для бернисдейлского, позже Шервудского, изгнанника, ведь Эдуард, в отличие от шерифа, обладает теми же качествами, что и Робин: он справедлив, щедр, весел, вспыльчив, но отходчив. Взгляд на мир роднит государя с его строптивым, но морально почти безупречным подданным.
Концепт «доброго правителя» — один из основополагающих в цикле баллад о «зеленом лесе». Классический «добрый правитель» изначально является носителем и воплощением справедливости, хоть и склонен действовать сгоряча и чересчур доверять своим ставленникам: так, в «Деяниях», получив жалобу от шерифа, он немедленно объявляет Ричарда Ли вне закона и грозится поймать Робин Гуда. Впрочем, эта импульсивность не всегда направлена против «мятежников»: в «Робин Гуде и монахе» король, узнав о бегстве главного героя из темницы, искренне восхищается умом и преданностью Маленького Джона и явно ему симпатизирует.
Таким образом, ordre, по большому счету, — это нечто вроде условия игры, в равной мере принятого всеми, кому важна определенная социальная идентификация. Горожане становятся членами лесного братства, если докажут свою приверженность ordre (не струсят, не солгут); а обеднев, они могут рассчитывать на помощь лесной вольницы. Пожалуй, единственное «исключенное» из баллад сословие — это крестьяне (сервы, англ, serves), которые имели меньше возможностей соприкоснуться с лесным «порядком» именно в силу личной несвободы: для них эта попытка была чревата не только обретением статуса изгнанника, но и серьезной угрозой для семьи и общины.
Однако ordre, несомненно, являлся не только литературным концептом; можно сказать, что представления о том, «как правильно», «как справедливо», были фундаментальной идеей средневекового общества; в этом отношении такие ценности, как стабильность и безопасность, ей, скорее, уступали. Англичане той эпохи, как и большинство европейцев, вероятно, согласились бы с определением, которое дал справедливости Юстиниан: «Это постоянное и неуклонное желание воздать каждому должное» (Justinian 1888: 5). Разумеется, такая концепция не отделялась от иерархичности: права зависели от социального статуса и у всех были далеко не одинаковы. Тем не менее, жажда справедливости пронизывала средневековое общество и являлась одним из базовых понятий, превращавших разрозненные сословия в единое целое. В отсутствие надежды на равенство — точнее, в отсутствие представления о бесклассовом обществе — решающую роль играло сознание того, что каждому человеку, во всяком случае, гарантирован ряд прав — в силу его принадлежности к той или иной социальной группе. Так, члену гильдии предоставлялось пособие в случае болезни, дворянину — право юрисдикции по гражданским делам на своей земле, и т. д.