Я был настроен слишком милостиво, чтобы говорить горькие истины, и к тому же был озабочен скорым приходом в столовую, поэтому ответил просто:
— Было очень поздно, и я не хотел есть.
— Ну, что же ты стоишь? — поторопила меня Фанни. — Пойдём.
Я чуть было не спросил, нельзя ли мне поесть здесь, до того страшился встречи с семьёй моего нового отца, но устыдился самого себя. Всё равно ведь с ними придётся встретиться, так что чем это скорее произойдёт, тем лучше.
Столовая меня почти устрашила, настолько она была велика, великолепна и богата. Если не знать заранее, что это такое, то можно подумать, что попал в самый главный зал королевского дворца, вот только тронов возле длинного стола многовато.
— Доброе утро, Робин, — приветствовал меня отец.
Здесь он казался другим, не таким, каким был вчера, но по-прежнему добрым.
— Доброе утро, отец, — отозвался я, стараясь попасть в тон.
Я заметил, что мужчина, которого я ещё не видел, но который, судя по всему, был старшим братом отца, не очень-то доволен моим ответом. Не то, чтобы он нахмурился или посмотрел на меня недоброжелательно, но он как-то странно опустил глаза. А что такого я сказал? Со мной поздоровались, и я ответил. Не мог же я сказать: "Добрый вечер". Или он вообще против моего появления? Жаль, если это так, потому что этот человек лично мне не показался неприятным. Не такой обаятельный, как его брат, менее красивый, хотя что-то общее в них было, темноволосый, с еле заметной сединой на висках, взгляд спокойный, лишённый живости, присущей моему новому отцу, короче, ничего такого, что выделило бы его из толпы. К нашей среде он явно не был приспособлен, потому что для воровства и шулерства не годился, а на убийства у нас идут не часто и лишь в крайнем случае. Ну, так ведь каждому своё, и у всех разные способности.
Не подумайте, что я всегда такой умный и наблюдательный. Конечно, и того и другого у меня в избытке, иначе в нашем деле нельзя, но сейчас мне пришлось усилить свои способности, потому что в подобном положении я ещё не был. Именно поэтому, а не от любви к искусству, я отметил, что отец Уинкл, которого я узнал по тёмной сутане, тоже неприятно задумчив. У него было немолодое, узкое, бледное, даже какое-то желтоватое лицо, гладко выбритое, хотя ему пошла бы небольшая борода, тогда он походил бы на христианского мученика, который ещё не совсем замучился и даже далёк от мученического конца, но уже встал на этот скорбный путь. Почему-то мне этот священник не нравился, с первого взгляда не понравился. Более того, он вызывал во мне беспокойство, почти страх, причин которых я не находил. Может, это была реакция на недовольство, которое он выразил ночью при виде меня?
Все эти мысли вертелись в моей голове, не нарушая естественного хода действия.
— Доброе утро, леди Кэтрин, — сказал я, полагая, что старухи более чувствительны к проявлению внимания, чем мужчины, и, пожалуй, она обидится, если я не поздороваюсь с ней следующей.
— Доброе утро, Роберт, — милостиво ответила она и посмотрела на моего отца.
Конечно, предпочтительнее услышать в свой адрес слово «горшок», чем оказаться в печи, поэтому я был рад хотя бы тому, что, назвав меня не «Робин», а «Роберт», она на меня не сердилась.
— Доброе утро, мистер Эдвард, — поздоровался я с братом хозяина.
— Доброе утро, мальчик, — сдержанно отозвался тот.
Спасибо, что отозвался.
— Доброе утро, отец Уинкл, — сказал я.
— Доброе утро, сын мой.
Что за манера у священников навязываться в отцы?
Хорошо, что за столом было всего четыре человека, а не то из-за нелепой церемонии приветствия завтрак бы дважды успел остыть.
— Садись, Робин, — пригласил меня отец, указывая на место между собой и священником.
Еду разносила Фанни и по дружбе положила мне самые лучшие куски, во всяком случае я такой вкуснятины никогда не ел. А уж тарелок она наставила! Хватило бы на десять таких больших семей, как семья миссис Хадсон. Сначала я даже подумал, что они решили сделать что-то вроде праздника, воспользовавшись, как предлогом к нему, моим появлением, и сейчас накинутся на еду так, что только хруст пойдёт, но они никакой радости при виде угощения не выразили и взялись за вилки вяло, словно уже наелись. Ну, а уж я привередничать не стал. Вилкой мне было непривычно орудовать, ну да ведь на то мне и даны пальцы, чтобы управиться в трудном деле. Я уже чуть заглушил терзающий меня голод, когда заметил, что леди Кэтрин надменно сидит над своей тарелкой, не прикоснувшись к еде, а остальные лишь слабо ковыряют вилками. Поначалу я решил, что они не хотят есть, а потом заподозрил, что дело во мне. Что-то я делал не так, как полагается, и в замешательстве посмотрел на свою тарелку.
— Не стесняйся, Робин, — поддержал меня отец каким-то тусклым голосом. — Нед, ты кого-нибудь послал справиться о Джулии?
— Тебе самому следовало об этом позаботиться, — ответил мистер Эдвард. — Всё произошло по твоей вине.
— Не я, так кто-то другой, — беспечно возразил отец. — Джулия не отличалась высокой нравственностью и назначала свидания каждому, кто ей нравился.
— Тебе надо остепениться, Чарли, — вмешалась леди Кэтрин.
— Я давно уже думаю об этом, мама, — согласился отец. — Ты не ответил на мой вопрос, Нед.
— Я послал Томаса.
— Спасибо.
Мистер Эдвард вроде бы осуждал брата, и мне это не понравилось, потому что его братом был мой новый отец, и я при любых обстоятельствах должен был держать его сторону, даже если ничего не понимал.
— Не хочешь ли ты добавки, Роберт? — спросила леди Кэтрин.
Я был ей благодарен за заботу и с удовольствием съел бы ещё, но не решился продолжить трапезу, опасаясь, что вновь сделаю что-то не так.
— Нет, спасибо.
Спасибо прежде всего миссис Хадсон, которая научила меня этому слову. Отец им не пользовался и не считал нужным упоминать его в моём присутствии.
— Фанни, можете убирать со стола, — распорядилась старая дама, так и не притронувшись к еде.
Отец увёл меня из столовой и показал дом, но я, конечно, должен был сам по нему пройтись, чтобы осмотреться как следует, очень уж сложно вместить все впечатления сразу. Я запомнил, где лестницы, парадная и чёрная, и как отсюда можно выбраться на улицу. Хорошо, что хоть на это у меня хватило памяти.
— Теперь ты сможешь найти свою комнату? — спросил отец. — Или я тебя совсем запутал?
Я нерешительно пересёк большой зал, вышел в другой, очень длинный, ведущий на лестницу, и показал на какую-то дверь.
— Ошибся, — засмеялся отец. — Вот твоя комната. Её легко найти.
Я и сам должен был догадаться, что угловая комната не может быть расположена невдалеке от центральной лестницы, на то она и угловая. Я присмотрелся к двери, на которую указал, и подумал, что комната за ней, должно быть, унылая и мрачная и спать в ней было бы беспокойно.
— А что здесь? — спросил я.
Но отец словно бы не слышал моего вопроса. Я не сводил с него глаз, и он неохотно ответил:
— Здесь жили жена и сын мистера Эдварда. Они умерли, и теперь эти комнаты стоят запертыми. Никого о них не расспрашивай.
Оказывается, здесь всё не так-то просто. Я-то думал, что эти люди не знают ни забот, ни печалей, а они, как и все смертные, тоже несут свой крест.
Я не стал говорить об этом с отцом, но решил при случае выспросить подробности у Фанни, потому что не люблю недомолвок.
— Отец Уинкл обещал с тобой заняться после обеда, — сообщил отец. — Думаю, что ты не умеешь читать и писать.
Он правильно думал, и я не стал скрывать своего невежества, раз уж оно всё равно откроется после обеда. Мне бы очень хотелось научиться грамоте, но известие, что меня будет обучать священник, который мне не нравился, меня не радовало.
— Сегодня он с тобой просто побеседует, а завтра начнёт обучение.
У меня немного отлегло от сердца. Всё-таки страшно вот так сразу приниматься за незнакомое дело, а до завтра ещё надо дожить.