Сколько раз Амадейро думал, что Галактике лучше быть пустой, чем под властью недочеловеков. Будь у него магическая сила, чтобы уничтожить Землю – мир Илии Бейли – одним кивком головы, с какой радостью он сделал бы это!
Однако искать убежища в подобных фантазиях – признак полного отчаяния. И время от времени его посещало желание уйти, призвать смерть… если бы его роботы позволили ему это.
А затем настало время, когда власть разрушить Землю был дана ему, даже навязана силой против его воли. Это время пришло три четверти десятилетия назад, когда он впервые встретился с Ленуаром Мандамусом.
Воспоминание! Три четверти десятилетия назад…
Амадейро поднял глаза и увидел входившего в кабинет Мелуна Сисиса. Он, без сомнения, дал сигнал, но имел право войти, если сигнал не был замечен.
Амадейро вздохнул и отложил в сторону маленький компьютер. Сисис был его правой рукой со времени основания Института. Он состарился на службе у Амадейро. Радикальных перемен не было заметно, просто общий вид легкого разложения. Нос казался несколько больше асимметричным, чем раньше.
Амадейро потер собственный нос и подумал, как скверно, что запах легкого разложения окутал и его. Когда-то его рост был 1,95 – хороший рост даже по космонитским стандартам.
Конечно, он держится так же прямо, как и раньше, но рост уменьшился на два сантиметра. Значит, он уже начал съеживаться, сжиматься.
Он отогнал эти кислые мысли, которые сами по себе уже являлись признаками возраста, и спросил.
– В чем дело, Мелун?
По пятам Сисиса шел его личный робот, очень модерновый, элегантно глянцевитый. Это тоже было возрастным признаком: когда человек уже не может сохранять молодое тело, он покупает нового робота. Амадейро никогда не решался вызвать улыбки настоящих молодых людей и не впадал в эту иллюзию, в особенности потому, что Фастальф, который был старше Амадейро на восемьдесят лет, никогда этого не делал.
– Мандамус опять пришел, шеф, – сказал Сисис.
– Какой Мандамус?
– Тот, что добивался встречи с вами.
Амадейро задумался.
– Вы имеете в виду того идиота, потомка солярианки?
– Да, сэр.
– Ну, а я вовсе не хочу видеть его. Разве вы не разъяснили ему это, Мелун?
– Полностью разъяснил. Он просил, чтобы я передал вам записку, и сказал, что тогда вы примите его.
– Не думаю, – протянул Амадейро. – Что сказано в записке?
– Я не понял ее, шеф. Она не на Галактическом.
– Почему же я должен понять ее?
– Не знаю, но он просил передать ее вам. Если вы соблаговолите взглянуть на нее и скажете слово, я вернусь обратно и тут же выгоню его.
– Ну, ладно, – давайте, – сказал Амадейро и с отвращением глянул на записку.
«Ceterum censeo Carthaginem esse delendam».
Амадейро прочитал, поглядел на Мелуна, снова на записку и, наконец, сказал:
– Вы, стало быть, видели это, раз говорите, что она не на Галактическом. Вы спросили его, что это значит?
– Да, спросил, шеф. Он сказал, что это латынь, но мне это ничего не дало. Он сказал, что вы поймете. Он человек очень решительный, и он сказал, что будет сидеть хоть весь день, пока вы не прочтете.
– Какой он из себя?
– Худой. Серьезный. Вероятно, лишен юмора. Высокий, но не такой, как вы. Внимательные, глубоко посаженные глаза, тонкие губы.
– Сколько ему лет?
– Судя по его коже, я бы сказал, что ему четыре десятилетия или около того. Очень молод.
– В таком случае надо учесть его юность. Пошлите его сюда.
Сисис удивился.
– Вы примите его?
– Я именно это и сказал, верно? Пошлите его сюда.